Условия человеческого существования

Завтра придется вызвать всех троих. Наглецы! За кого они его принимают? Урвали по лишней иене со своих рабочих и мечтают подкупить его, развязать себе руки! Чтобы он не мешал им выжимать соки из этих горемык. Мука и сахар взяты, конечно, из продовольственного склада. Они в сговоре с Мацудой. Мацуда ведает рабочими пайками. На каждого рабочего отпускаются жалкие крохи, но для десяти тысяч набирается не так уж мало. Украсть мешок муки и килограмм-другой сахара для них сущий пустяк. Они хотят подкупить его продуктами, отнятыми у голодных!.. Все, все краденое! Саке — со склада какой-нибудь воинской части, полотно — из скудных норм, отпущенных на всю округу. Ох, за какого же дурака они его принимают!

Кадзи взглянул на Митико.

— Прости меня, — тихо сказала Митико.

Кадзи молча прижал ее руку к себе.

У калитки Кадзи остановился. Митико подняла голову, лежавшую на его плече. В двух шагах от них, слабо освещенный светом фонаря, стоял коренастый мужчина. Он двинулся к ним. Кадзи узнал Окадзаки.

— Еще только с работы? Я тоже, — сказал тот, косясь на Митико. Хлыст шелкнул по кожаным крагам.

— Что-нибудь срочное? — сухо спросил Кадзи.

— Да, вроде того. Хочу тебя кое о чем спросить. Мне передали, будто тебе не понравилось поведение моих помощников, и ты грозился не давать нам рабочих. Это правда?

Кадзи не отвечал.

— Ну так как же? — хлыст снова свистнул по крагам. — Грозился? Мне грозил?

Митико вздрогнула. Если он замахнется на Кадзи, она заслонит мужа грудью.

— Вам хочется услышать об этом именно сейчас?

— А как же, даром я, что ли, тащился сюда.

— Это служебное дело, господин Окадзаки, лучше отложить его до завтра.

Митико понравилось, как говорил Кадзи — спокойно, мужественно. Окадзаки насмешливо улыбнулся и снова покосился на Митико. Аппетитная бабенка! Этот молокосос слоняется всюду со своей зазнобой. А у него, Окадзаки, в молодые годы руки были в мозолях — он работал как вол. И этому белоручке рано разговаривать с ним как с равным!

— До завтра! Понимаю, хочешь уклониться от ответа! Еще бы, кому приятно показывать свою слабость перед молодой супругой…

— В чем она проявилась, моя слабость?

— Тогда отвечай, как подобает мужчине.

— Ты чего тут разорался! — с внезапной яростью крикнул Кадзи и, повернувшись к Митико, кивнул на дверь. — Иди домой!

Митико метнулась к дому. Она остановилась у дверей и прижала руки к трепещущей от волнения груди. Позвать кого-нибудь? — подумала она, но в широких плечах мужа, видневшихся над калиткой, чувствовалась такая уверенность, что она успокоилась.

Не спуская глаз с Окадзаки, Кадзи прикидывал, куда бить. Торс у Окадзаки как скала, но ноги казались не особенно устойчивыми. Если набросится — подножка и удар слева, решил Кадзи.

А что дальше? Завтра разразится скандал. Директор, конечно, будет защищать Окадзаки… И все же у Кадзи чесались руки: в этом громиле для него воплотились все надзиратели в шахте со злобными физиономиями человеконенавистников, и бывший ефрейтор Ониси из исследовательского отдела, и…

— Я сделал вашему помощнику замечание, — спокойно заговорил Кадзи, — он нагрубил мне. Я здесь новый человек, но оскорблять себя не позволю! Согласитесь, нельзя контролировать использование рабочей силы, если не имеешь права призвать к порядку надзирателя.

— Попросись по совместительству, хлебни нашего.

— Ну что ж, если вы подадите в отставку, я, пожалуй, соглашусь.

Окадзаки свирепо хлестнул по крагам.

— Расхрабрился ты не в меру. Послушай меня, не пожалеешь. Тебе не хуже моего известно, как нажимают сейчас на добычу руды. Ну что тут особенного, если рабочий получит раз-другой по морде? Ведь самое главное — побольше руды добыть, чтобы войне помочь, так или не так? Хочу узнать твое мнение: что важнее, руда или рабочие? А?

Окадзаки торжествующе вращал белками. Он был уверен, что припер противника к стене. Кадзи оглянулся на Митико. Она замерла у двери.

— Я вообще не позволяю себе так рассуждать, — сухо ответил Кадзи. — Не допускаю несуразного противопоставления человека руде. Берегите человека — и руды будет больше. Почему эта простая истина не приходит вам в голову, не могу понять.

Окадзаки колотил хлыстом по крагам. Словно только это и помогало ему подавить в себе желание обить Кадзи с ног.

— Скоро поймешь. Только предупреждаю, Окадзаки — мужик крепкий, сшит, как говорится, на совесть. Вкручивай, что хочешь, я не умею по-вашему: ах, ох, так точно, покорно благодарю! Нет уж, не выйдет! Не стану я слушать твои ученые рассуждения. Не знаю, у кого ты их там нахватался. У меня свои взгляды. Двадцать лет я до них доходил, в самом нутре сидят, и менять их не собираюсь. И дальше буду делать по-своему, а не как вашему брату хочется! Запомни!

— Хорошо, запомню.

Задумчивое лицо Кадзи в лунном свете казалось синеватым.

— Запомню, — повторил он. — Но тоже буду поступать по-своему!

— Так-таки будешь? — Окадзаки взял хлыст в обе руки и, поднеся к лицу Кадзи, согнул его, как лук.

Митико уже хотела рвануться и бежать на помощь.

— И перед директором подтвердишь? — услышала она.

— Если угодно — пожалуйста.

— Ладно.