Условия человеческого существования

Окадзаки повернулся и широким шагом пошел прочь. Послышался резкий свист хлыста и треск падавших под его ударами веток. Еще долго стучали его тяжелые шаги. Затем они стихли, и на улице снова воцарилась тишина.

Митико подбежала и положила дрожащие руки на грудь Кадзи.

— Ну?

— Двадцать лет доходил, подумаешь! Двадцатилетний опыт зверства и насилия! А я затем сюда и приехал, чтобы поломать весь этот опыт!

— Отвратительный тип!

— Ничего! Я своего добьюсь!

Кадзи произнес это, стиснув кулаки, словно клятву. Хотя сам не понимал, чего именно он собирается добиваться.

15

Окадзаки притих. Он рассчитывал первым окриком или даже грозным взглядом подмять под себя этого новичка. Не вышло. Тот оказался довольно упрямым пустомелей. Впрочем, зачем обманывать себя понапрасну — пустомеля не задел бы его так за живое. Вся беда в том, что это хитрая лиса, да еще пользующаяся покровительством большого начальства.

И уже совсем сразил Окадзаки слушок, поползший по руднику: «Этот новенький отбрил папашу Окадзаки!»

Началось с того, что Митико рассказала жене Окидзимы о своем испуге и возмущении по поводу ночной встречи у их дома. Та — своей соседке, соседка — тоже «в общих чертах» — кому-то еще.

Новость распространилась по всему поселку, потеряв в пути сходство с тем, что действительно произошло, и теперь уже говорили, что Окадзаки еле ноги унес от этого новенького из отдела рабочей силы. В таком изложении новость дошла до жены Окадзаки, под стать мужу энергичной и языкастой особы.

— Что, получил от молокососа? — услышал Окадзаки в тот же вечер, едва переступив порог дома. — Отбрили тебя, а ты и не чешешься? Эх, ты! Так тебя и за мужика перестанут считать! Кто теперь тебя бояться-то станет? — продолжала она, оторвав грудь от губ ребенка и убирая ее. Окадзаки молчал, только на лбу вздулась синяя жила. — Такого еще не было, чтобы за твоей спиной хихикали!..

— Да умолкни ты наконец! — прикрикнул Окадзаки. — Я еще никому не уступал, не беспокойся! У меня свое на уме.

— На уме! — передразнила жена. — А мне что теперь прикажете — перед его женой глаза опускать, кланяться? — Лицо у жены было мясистое, смуглое, губы накрашены ярко, но неумело, помада размазалась вокруг рта.

— Да тише вы там! — крикнула она в детскую, где трое старших мальчишек играли в войну.

— Эй, ты будешь «Б-29», — неслось оттуда с облаком пыли от перевернутых циновок. — Лети сюда, говорят тебе! А я — истребитель «Хаябуса». Иду на таран! У-у-у!

Послышался грохот. «Б-29» стукнулся о буфет. Раздался звон разбитой посуды и вслед за этим рев.

— Сообщение главной ставки! Сбит один вражеский самолет!

— Тише вы там! — крикнула мать.

Младенец на руках вздрогнул, сморщился и заплакал:

— Чего ты орешь! Видишь, что наделала?

— Если молчать, они весь дом разнесут!

— Оставь, пускай играют!

Теперь там выли «пикирующие бомбардировщики».

Окадзаки взял у жены ребенка и принялся его укачивать. Он поднимал и опускал младенца, произнося нежные слова голосом, больше приспособленным для усмирения лошадей.

Это были, пожалуй, единственные мирные минуты в жестокой и грубой жизни Окадзаки.

— Смотри-ка, — захохотал он, — только возьму в руки — он сразу смеется!..

Он играл с ребенком, а сам не мог ни на минуту забыть Кадзи. — Не привык я эдак, по-тихому воевать, — сокрушался он.

16

Усида, Кобаяси и Канэда вошли в контору, кланяясь и угодливо улыбаясь. Но не прошло и пяти минут, как у всех троих вытянулись лица.

— Да что же это? Почему аннулируются только наши подряды? — растерянно спросил Усида.

Окидзима не вмешивался. Он стоял поодаль, скрестив руки и прислонившись к окну. Фуруя сидел за своим столом с выражением совершенного безразличия на сонном лице.

— Плохо работаете, — сухо ответил Кадзи. — Обираете своих шахтеров. Как это у вас получается: мы выдаем вам на каждого рабочего иену и семьдесят пять сен, а рабочий и одной иены не получает!

— Да вы что, шутите, господин Кадзи? Кто это столько берет? Если бы мы так зарабатывали — давно бы уже себе амбары для добра понастроили, — запротестовал Усида.

— Так ты вместо амбара содержанке дом построил, — бросил Окидзима.

На продолговатом лице подрядчика пятьдесят восьмой артели Кобаяси появилось угрожающее выражение.

— Сколько мы платим рабочим — это дело нашего уговора с ними. Фирма не имеет права вмешиваться.

— Мы платим рабочим, а не вам, — резко сказал Кадзи, — платим сполна, а получаем максимум пятьдесят процентов нормы. А все потому, что наши деньги до них не доходят. Рабочие и не хотят работать бесплатно. Выходит, мы тратим деньги фирмы впустую.

— А рудничный контролер Окадзаки доволен нашими артелями, — огрызнулся багровый от ярости Канэда.

— Да, я знаю. Сто третья артель умеет работать. Когда выходит на работу, — добавил Кадзи. — К сожалению, гораздо чаще она просто отсиживается в бараках. Проверка показала, что численность рабочих в вашей артели — сплошное надувательство.

— Но рудничный контролер Окадзаки…

— Я не рудничный контролер Окадзаки, а служащий отдела рабочей силы! — Кадзи швырнул на стол толстую конторскую книгу. — Вы что, думаете, я дрыхну за этим столом?