Условия человеческого существования

Хикида шел, вытянув шею, и качался, как пьяный. Ему мерещилась вся еда, какую он только знал. Ох, наесться бы до отвала! Если удастся выжить, уж что-что, а жратву он всегда будет беречь, это уж точно. Что женщины! Теперь он будет интересоваться только жратвой. В казарме все его помыслы сосредоточивались вокруг женщин. Теперь он понял, что женщины не играют ровно никакой роли в жизни. Что есть они, что их нет. Что главное в жизни? Задай ему кто-нибудь раньше подобный вопрос, он ухмыльнулся бы и ответил: женщины! Кого ни возьми, хоть самого что ни на есть важного министра или ученого, без женщины он не человек! Хикида имел твердые убеждения на этот счет. А теперь он понял, что все дело в еде. За один рисовый колобок он охотно уступил бы кому угодно на целый месяц, а то и на два самую распрекрасную женщину…

Хиронака шел следом за Хикидой. Ноги у него заплетались. Он думал, что с того самого вечера перед боем, когда солдаты его взвода учинили «бунт» из-за этих подарков, в его жизни наступил резкий перелом. Нужно было любой ценой заставить Кадзи подняться в штыковую атаку, когда они уцелели тогда после обстрела… А раз Кадзи не послушал, он, Хиронака, должен был пристрелить его, и дело с концом! В действительности все вышло наоборот. Это Кадзи схватил его за грудь, тряс его и грозил. Хиронака не мог уразуметь сущность той силы, которой обладал Кадзи и которой не было у него. Вот так всегда и бывает: стоит раз уступить — и потеряешь власть. Ненавидя Кадзи, он тащился следом за ним, и от этого ненависть разгоралась еще сильнее. «Скоро, кажется, я совсем выбьюсь из сил… Черт возьми, откуда у этого мерзавца такая лошадиная сила? Унтер-офицер под командой ефрейтора! Если наткнемся на своих, какого срама я натерплюсь! Надо что-то предпринять!..» Ноги плохо слушались Хиронаку. У него хватало энергии лишь на то, чтобы не терять из вида спину Хикиды.

Идэ отстал. Он окончательно пал духом. Вот идиоты! Сколько ни иди, все равно придется заночевать в лесу. Выйти все равно не удастся. Вовсе не обязательно мчаться вперед, как одержимым. Если суждено спастись, значит, спасутся, а нет — так уж ничего не поделаешь! А что кому суждено — неизвестно. К дьяволу, можете топать, куда хотите! Я больше с места не сдвинусь.

Его догнал торговец углем. Запавшие глаза его сверкали, он улыбался жуткой улыбкой.

— Послушай, солдат, — хрипло, с присвистом произнес он, — по-моему, ваш начальник сбился с курса. Он идет не туда. Наверно, он хочет выйти к Владивостоку. Я не намерен идти за ним. Пойдешь со мной?

Торговец углем показал на северо-запад. Этот путь вел в бескрайнюю глубину необъятных просторов Маньчжурии.

— Пойдешь со мной? Мне нужен юго-запад…

— Ну и ступай себе, куда хочешь! — ответил Идэ. — Я вообще остаюсь здесь.

— Пропадешь! — Торговец углем повернулся и пошел в направлении, которое считал юго-западом. — Как знаешь… А мне надо добраться до Мукденского банка!

Задыхаясь, подошла Тацуко. Она тащила подругу за руку. Та бросилась на землю рядом с ним.

— Помрешь! Вставай! — уговаривала ее Тацуко и даже пыталась приподнять.

— Не сердись, сестрица! — прошептала та и осталась лежать ничком.

На равнину вышли к вечеру.

Трава пожухла от зноя. Здесь не было сучьев, мешавших идти, зато гудели полчища оводов.

Куда они, собственно, идут? Ну, доберутся они до южной Маньчжурии. А если и там все разрушено, разворочено? Если Квантунская армия, отступая, решила сражаться «до последнего солдата», их везде встретят лишь развалины и пепелища. Японцам некуда идти. Митико, жива ли ты?..

Лаохулин, где они расстались в тот памятный день, наверно, оккупирован, а японцев прогнали или убили… Куда же он стремится? Жива ли ты, Митико?

Что, если он не застанет ее в живых? Если она умерла? Его преследовали страшные сцены, злобно и неотвязно, словно полчища оводов. Наступит день, когда спецрабочие снесут колючую проволоку, ворвутся в контору, лавиной хлынут в дома японцев. «Месть! Месть!» Со звоном падает посуда, горят дома, японцев вытаскивают на улицу и убивают… «Убейте Кадзи! — кричит кто-то. — Обманщик! Лицемер! Это по его вине совершена казнь!» — «Раз его нет, тащите жену!» — вопит толпа. Митико за волосы вытаскивают из дома. «Известно тебе, что натворил твой муж?» — «По его милости троим нашим товарищам отрубили головы. За это сейчас слетит твоя голова!» — «Знаешь, ли ты, какие муки приходилось терпеть китайцам из-за японцев?!» — «Тебе тоже придется держать за это ответ!»

Митико, бледная как полотно, смотрит на Кадзи, впивается в него взглядом. Я любила тебя! Так вот чем окончилось наше короткое счастье… Я ни в чем не виновна. Я только любила его…

«Вы терзали нас! Пили кровь!»

Митико волокут за волосы. А вот и знакомое место казни. Огромное красное солнце насмешливо щурится над линией горизонта.

Ван, постой! Не убивай ее! Я вернусь! Вернусь, и тогда вершите суд надо мной! Ты мстишь, Ван? Из мести готов казнить безвинную?