Окидзиму вызвали по другому делу. Окадзаки узнал один китаец, которого тот избил хлыстом в Лаохулине. Китаец уже прошел было мимо, но потом вернулся. -- Ты помнишь меня? Окадзаки, разумеется, не помнил. Мало ли кого он избивал, разве всех упомнишь? А теперь любой китаец мог вогнать его в дрожь. - Не помню,-- сказал Окадзаки, побледнев как мел. - Ты не помнишь, а я помню. Куда хлыст дел? Окадзаки лучше было бы молчать. Тогда он, может, отделался бы пощечиной или плевком в лицо, и дело с концом. Но Окадзаки подумал, что, случись с ним что-нибудь сейчас, жена и дети останутся на улице, и он с жалкой улыбкой протянул китайцу пачку сигарет и мешочек с орехами. Однако китайца, видно, возмутило то, что Окадзаки так дешево хочет отделаться от него. Он ударил его по рукам, орехи и сигареты полетели на землю. -- Ты по-другому заплатишь за свой хлыст! -- крикнул китаец. На беду у этого китайца оказался приятель в Управлении охраны общественного порядка. Китаец, может, просто хотел проучить Окадзаки, но колесо завертелось. В управлении, естественно, поинтересовались, не числятся ли за этим японцем и другие проступки, и китаец чистосердечно рассказал то, что он о нем знает. Тогда Окадзаки решил призвать на помощь Окидзиму, который к тому же превосходно говорил по-китайски. Когда Окидзиму привели, Окадзаки сидел на стуле, сжавжись в комок, и дрожал мелкой дрожью. За столом сидел китаец, по-видимому следователь. - Вы знаете этого человека? -- спросил китаец у Окидзимы. - Да. - И знаете, что он делал в Лаохулине? - Да, в самых общих чертах. - Знаете о его издевательствах над китайцами? - Конкретных фактов не помню. - Окидзима, спаси, -- умоляюще прошептал Окадзаки по-японски. Китаец сердито посмотрел на Окадзаки. -- А что, собственно, говорить? -- хмуро сказал Окидзима.-- Почти все японцы били китайцев, и сейчас мы расплачиваемся за это. Вот только сколько будем платить -- неизвестно. - А вы лично били китайских рабочих? Окидзима закрыл глаза и вспомнил Кадзи. - Как же вы оцениваете сейчас свое поведение? - Я в свое время поссорился из-за этого со своим хорошим другом. И уже тогда я понял, что был неправ. Но даже если бы меня и не сцапала жандармерия за потворство китайским рабочим, сейчас все равно пришлось бы держать ответ перед вами. - Этот человек,-- китаец показал подбородком на Окадзаки,-- настаивает на том, что бил не по своей воле, а по приказу. Он клянется, что ни разу не ударил по своей прихоти. Окидзима мысленно усмехнулся. В какое жалкое ничтожество превратился Окадзаки -- гроза рудника. Да, такие люди, пожалуй, виноваты больше всех... - Я не знаю, в чем вы его обвиняете,-- проговорил Окидзима.-- Скажу только одно: на его месте мог быть любой из нас. Смешно отрицать вину японцев перед вашим народом. Так что, если мне позволили торговать в городе, очевидно, можно и ему... - Как это? А если ему не позволим, выходит, и вам нельзя разрешить? -- рассмеялся следователь. Окидзима улыбнулся. - Это ваше дело. Как говорится, рыба, лежащая на кухне у повара, не спорит с ножом. - Нехорошая пословица. Наша цель не в том, чтобы наказывать людей. В это время в комнате появился еще один человек в форме и, подойдя к столу, что-то долго объяснял следователю. Тот слушал с невозмутимым лицом и только кивал головой. Потом он повернулся к Окадзаки и сказал: -- Вы обвиняетесь в зверском убийстве китайцев в Лаохулине. Мы вынуждены вас арестовать. Пожалуйста, переведите ему,-- обратился следователь к Окидзиме. Окадзаки, видно, чутьем понял внезапную перемену и побледнел как полотно. Взглянув на него, Окидзима пробурчал по-японски: -- Теперь юлить нечего. Это, наверно, то самое дело. Схватившись руками за стол, Окадзаки резко поднялся. Его белесые глаза забегали по комнате. -- Не я один! И ты, и Кадзи, все в этом виноваты. Окадзаки схватил за руку следователя и, показывая на Окидзиму, закричал: - Он тоже! Не я один! - Замолчи! -- крикнул Окидзима. Наступило молчание. Его нарушил голос следователя. - Вы только что заявили, что не помните конкретных фактов. Выходит, вы солгали? - Ну и что же? Выпуклые глаза Окидзимы тоже заерзали. Неужели это конец? Всплыл в памяти телефонный разговор с Кадзи, свидание с ним в жандармерии, перевод в заброшенный рудничок. Невеселые воспоминания... Ну что ж, этого надо было ожидать... Только бы не докопались до его участия в карательных операциях. Тогда крышка... -- Этот человек и я со своим другом стояли на противоположных позициях. Но тем не менее не могу не признать, что косвенно являюсь соучастником преступления... Теперь уже за обоими стояли охранники с винтовками.
21