Услуги историка. Из подслушанного и подсмотренного

Но… неожиданно для нас заявки от рекламодателей (а среди них уже появились довольно крупные, большей частью русскоязычные фирмы, работавшие на немецком рынке) стали поступать все реже, заключенные ранее договоры с газетой рекламодатели стали вдруг расторгать и, следовательно, доходы от рекламы снижались и, в конце концов, несмотря ни на какие усилия по ее привлечению на страницы, иссякли почти совсем. А это означало, что для продолжения выпуска газеты (расходов на типографию, распространение, материалы и технику, гонорары авторам и зарплату сотрудникам) владельцы должны были тратить собственные деньги. Но к такому подвигу они, как выяснилось, готовы не были… И, как закономерное следствие, газета вскоре прекратила свое существование.

Что же произошло с рекламодателями, почти одновременно, как по команде, переставшими вдруг сотрудничать с новой газетой? Ведь, казалось бы, положительная динамика роста ее тиражности должна была, наоборот, заинтересовать бизнесменов-фирмачей в продолжении и даже стимулировать активизацию нашей совместной деятельности? Секрет раскрылся вскоре. Руководитель одной из русских фирм-рекламодателей бросил в телефонном разговоре с нашим владельцем убийственный довод:

— Не собираемся давать нашу рекламу в жидовскую газету.

Вот так. Просто и ясно. Открытым текстом.

Конечно, я был в курсе ситуации с кое-где поднимающим голову в настоящее время в Германии неонацизмом, замешенном на эскалации ненависти ко всем чужакам, иностранцам и, уж конечно, евреям, но знал, что правоэкстремистские группы эти крайне малочисленны, ни на что не влияют и категорично преследуются законодательно властями на всех уровнях.

Но вот фокус так фокус: спасаясь от антисемитизма, прибыв на свободный Запад, так и, как оказалось, не спасся от него — все того же — в… демократической стране Германии.

«Газета — Во!» (58 лет по маршруту: МК — «Крокодил» — МК…)

Москва, год 1963-й прошлого века. Второй год, как я окончил МИСИ (Московский инженерно-строительный институт) и уже трудился в рядовой должности инженера по распределению в проектном институте. И в свободное от инженерной работы время (то есть вечерами и в выходные) пытался внештатно заниматься журналистикой, писал заметки. Первой редакцией, куда я послал свои первые пробы пера, написанные, как я считал, в жанре юмора, и каковые, к моей необузданной радости, вдруг были опубликованы, оказался «Московский комсомолец». Который, кстати, тогда еще не назывался МК.

Как-то вечером, после пятой или шестой публикации, в моей коммунальной квартире раздался звонок из редакции. Незнакомый женский голос пригласил меня зайти в редакцию. Так, 56 лет назад, осенью 1963-го, я приехал на Чистые пруды, где тогда располагалась редакция, зашел в комнату отдела, кажется, учащейся молодёжи «Московского комсомольца». Выспросив обо мне то, что я про себя знал, сотрудница, оказавшаяся потом замзавом отдела Светланой Степуниной, сказала:

— Хорошие ваши заметки. А регулярно сможете с нами работать?

— Я?.. Но я же…

— Нет-нет, конечно, пока внештатно. Не бросая своего инженерства.

— Мне это было бы интересно.

— Судя по вашим первым заметкам, у вас ироничное перо. Пишете с юмором. А мы как раз собираемся ежемесячно выпускать полосу «На студенческом меридиане». Предлагаю вам попробовать раз в месяц писать фельетон на студенческую тему. Темы будем согласовывать. Идёт?

Идёт… Первый мой фельетон на студенческой полосе появился 20 ноября 1963-го и назывался «Газета — во!», который начинался так:

«На следующий после собрания редколлегии день ко мне, новому редактору стенгазеты „Не в бровь, а в кровь“, примчался взлохмаченный сектор печати Жуков:

— Газета должна быть — во! — сектор показал большой палец. — Для этого вот тебе два свободных дня. Иди и смотри, как делают в других институтах. Понял? Учись, набирайся опыта. Понял? Посмотри, как у них бичуют… Как рисуют… Как пишут… Как… Понял? Привет!»…

…С тех пор раз в месяц в самой популярной московской — по названию, вроде бы, молодёжной, а фактически весьма взрослой и массовой — газете появлялась моя фамилия (сначала еще отцовская, Кремер, а потом — нынешняя) под студенческими фельетонами. Это уже была настоящая профессиональная журналистская работа — по плану редакции, в четкие сроки сдачи номера, за авторский гонорар (а при моей зарплате инженера в 90 рублей добавочные 10–12 рублей за фельетон были, понятно, совсем не лишними).