Услышать тебя

— И сдадим в рыбоохрану.

Зачем сдавать? — удивился Генка. — Самим пригодятся.

— К чему нам сети?

— Перегородим озеро — вся рыба будет наша! — с подъемом сказал Генка.

— А дальше?

— Что дальше? — не понял Генка.

— Куда рыбу будем девать?

— Разойдется… — неуверенно сказал Генка. Сергей хмуро посмотрел на брата. Генка уткнулся в сковородку так, что чуб на румяную щеку свесился.

— Сетку твою я в печке сжег… — сурово начал Сергей, но Генка, будто подкинутый пружиной, сорвался с места и бросился в кладовку. Вернулся с пустым мешком в руках, лицо расстроенное.

— Моя лучшая сетка…

— У тебя еще есть? — взглянул на него Сергей.

— Что я Кобе скажу? Она ведь у нас общая.

— Если хочешь приезжать ко мне на озеро, забудь про сети, — твердо сказал Сергей. — При матери говорю: застукаю — вместе с твоим Кобой сдам в милицию. Ты знаешь, я не треплюсь.

Генка ничего не ответил: встал из-за стола и ушел. Пока Сергей укладывал свои вещи в «Москвич», брата не было видно. Дружок носился вокруг машины, зубами прихватывал мешки с книгами, помогая нести, а на самом деле только мешал. Сергей уже думал, что Генка обиделся и не поедет с ним, но братишка вернулся. Молча засунул в кабину складные бамбуковые удочки, рюкзак и резиновые сапоги.

— Я и без сетки наловлю, — пробурчал он. — Но и жечь в печке капроновые сети — это не дело. Что я Кобе скажу?

— Так и скажи: поймаю с сетями — мало того, что отберу, так еще и акт составлю… Я и не знал, что ты стал матерым браконьером!

— В первый раз слышу, — сказал Генка.

— Ты меня понял? — взглянул на него Сергей. Генка отвел глаза. — И больше не будем об этом.

Когда уселись в машину, Генка, бросив взгляд на мать, стоявшую на крыльце, достал из кармана пачку «Беломора», но закуривать не стал, пока не выехали со двора. А закурив, сказал:

— Дашь порулить на шоссе?

Сразу за Сеньковским переездом на Невельском шоссе опрокинулся самосвал. Он лежал на пашне, выставив в небо заляпанное засохшей грязью серое брюхо и все четыре колеса. Кабина смята, стекло разбрызгалось по траве, одна подножка перекосилась. Черное масло тоненькой струйкой стекало в кювет. Дико было видеть мощную машину в таком беспомощном состоянии. Шофер, белобрысый парень в голубой блузе, стоял в сторонке и озадаченно смотрел на поверженный самосвал. Он даже не взглянул на остановившийся «Москвич». Чтобы самосвал поставить на ноги, нужен кран.

— Как тебя угораздило? — поинтересовался Сергей.

— А ты езжай, — буркнул парень и, переступив с ноги на ногу, сердито сплюнул.

— Кабина вся смята, а у него ни одной царапины, — подивился Генка, глядя в заднее стекло.

Невельское шоссе петляло по холмам, врубалось в тонкоствольные белые рощи, рассекало зазеленевшие поля и пашни, перепрыгивало через неширокие каменистые речки и ручьи, плавно огибало озера. Шоссе манило к себе птиц. Вороны, сороки степенно разгуливали по асфальту и лишь при приближении машины неторопливо уходили на обочины. Малые птахи так и норовили пролететь перед самым радиатором.

День выдался теплый, облачный. Солнце то заливало ярким светом поля и рощи, то надолго пряталось в облаках. Вырвется из-за облака луч и выделит на берегу озера то жарко вспыхнувшую сосну, то березу, а то в озеро ударит и пронзит его до дна, высветив илистое, усыпанное прошлогодними листьями дно.

Генка сидит рядом и молчит. Смотрит на дорогу и стрижет своими черными густыми бровями. Наверно, все про сетку думает. После опрокинутого самосвала про руль и не заикается. Дружок стоит на заднем сиденье, прижавшись к большому тюку с постельным бельем, а длинную морду положил Сергею на плечо. Когда место рядом с водителем свободно, Дружок всегда на него садится и с интересом смотрит в окно. Увидев на обочине собаку, начинает ерзать, ворчать, а потом долго оглядывается. Не любит Дружок, когда шоссе переходит разномастное стадо. Долго и сердито лает на скотину, застопорившую движение.

Гладкая баранка привычно скользит в ладонях. В приоткрытых ветровых стеклах посвистывает ветер, шелестят шины, ровно ворчит мотор. «Москвич» жмет на девяносто километров.

Генка молчит, и Сергей размышляет. В последние дни это стало его главным занятием… Когда вышел из больницы, один раз только и видел Лилю. Она бегала по редакции с обходным листом. Квартиру она обменяла. Из Андижана прибыл сам Земельский. От Вали Молчановой Сергей узнал, что все вещи, кроме пианино, продали. С пропиской сначала были какие-то трудности, но Николай Борисович в два счета уладил. Комната в Москве небольшая, но есть надежда, что к концу года купят трехкомнатную квартиру. Под Москвой Земельский облюбовал двухэтажную благоустроенную дачу. Какой-то генерал продает ее за космическую сумму. Задаток уже дали. А как только Лиля получит постоянную прописку — это дело месяца, — дачу оформят на нее…

Все эти сведения Валя выложила Сергею в первый же день, хотя он совсем не интересовался такими подробностями. И еще Валя сообщила, что Земельский купил в комиссионном дорогущий заграничный столовый сервиз. И этот умопомрачительный сервиз подарил дочери.