Услышать тебя...

По узким улочкам с сосредоточенной задумчивостью семенили ишаки. Одни тащили за собой огромные арбы с арбузами, дынями, корзинами с помидорами, виногра­дом, на других восседали узбеки в полосатых, раскры­тых на волосатой груди халатах. Босые ступни почти ка­сались белой пыли на дороге. Жаркими днями вся жизнь в городе проходила в замедленном темпе. Ни люди, ни животные, ни птицы — никто не делал лишних движений, никто никуда не торопился.

Как-то утром Сергей по привычке хотел пойти в ка­бинет Земельского и поработать, но Лиля сказала, чтобы он больше не сидел в кабинете: папе это не нравится. И потом, разве в доме мало комнат? ..

Сергей перестал ходить в кабинет. Он понимал, что между ним и тестем пробежала черная кошка, но даже не предполагал, насколько это серьезно. Пока хозяина не было дома, он чувствовал себя свободно, но как толь­ко тот приходил, Сергею сразу становилось неуютно. Куда бы он ни пошел: в сад, искупаться в хауз или в го­лубятню— везде он наталкивался на колючий взгляд Земельского. По натуре Сергей был человеком незлопа­мятным и готов был помириться с тестем, хотя, в общем-то, никакой открытой ссоры и не было, но путей к этому примирению не видел. Когда он миролюбиво заговари­вал с тестем на ту или иную тему, тот холодно и веж­ливо отвечал.

В первые дни, разворачивая за обедом газеты, Ни­колай Борисович все и всех критиковал. Какие бы гран­диозные события ни происходили в стране, он ядовито посмеивался. Каждый новый запуск космического ко­рабля с экипажем в космос встречал ехидными насмеш­ками, говоря, что народные денежки выбрасывают в трубу... Зачем нам космос? Там ничего в ближайшие сто лет не построишь, не посеешь и не пожнешь... А де­нежная реформа? Раньше был рубль! Ощутимая едини­ца! А теперь гривенник. Бывало, дашь шоферу такси или швейцару в ресторане рубль-два, так это деньги! Шур­шат в руке. А что ему гривенник или двугривенный? Тьфу! Мелочишка...

Когда Сергей в ответ на эти речи пробовал возра­жать, Николай Борисович усмехался и, бросив на клумбу газету, снисходительно говорил, что он, Сергей, еще мо­лод и многого не знает. Сергей понимал, что человек, от­сидевший в тюрьме за денежные махинации, мог, конеч­но, озлобиться, но не до такой же степени! «Вот там, — глубокомысленно изрекал Земельский, — люди живут...» Хотя «там» он был лишь во время войны и хапал обеими руками в домах богачей все подряд. Что еще этому че­ловеку надо? Из колонии освободили досрочно. Работой обеспечен. Дом — полная чаша. Денег, как говорится, куры не клюют. Вот разве что с облигациями получилась осечка: прикрыли это дело. И остался на долгие годы ле­жать закопанный в курятнике ящик с законсервирован­ным миллионом двухпроцентного государственного зай­ма. ..

И когда Сергей еще в самые первые дни их приезда в Андижан сказал тестю, что жаловаться на жизнь ему грех, тот, снисходительно усмехнувшись, сказал:

— Мир велик, и людей в нем много. Вот ты читал про громкие процессы над валютчиками, которые накопили столько всякой валюты и золота, что стали подпольными миллионерами. Их жестоко осудили, а некоторых даже расстреляли. Задал ты себе хотя бы раз такой вопрос: за что? За что расстреляли или посадили этих людей? За то, что они умели деньги делать? Так ведь для этого нужна хорошая голова, особенно в наших условиях. Лично я уважаю этих людей и восхищаюсь ими. Представь себе, что они родились бы в капиталистической стране. Это были бы уважаемые люди, и никому в голову не при­шло бы считать их преступниками, как никто не считает преступниками Рокфеллера, Моргана, Ротшильда и мно­гих других миллионеров. Они занимают в государствен­ном аппарате ответственные посты, определяют мировую политику... Раз у нас существует принцип материальной заинтересованности, то почему же талантливым людям нельзя обогащаться? Если я умею делать деньги, то не мешайте мне. Я ведь не ворую, не убиваю. Ну что тут было преступного с этими облигациями? Я скупал их у своих клиентов. Да они даром мне отдавали их. Ну что может выиграть человек на облигации стоимостью в две-три тысячи на старые деньги? А когда их у меня собра­лось на сотни тысяч, процент вероятности выигрыша, естественно, увеличился. Государство от этого постра­дало? Нет! Что я один выиграл на эти облигации, что тысяча человек. Люди, которые продали мне свои облигации, пострадали? Тоже нет! Они получили наличными тогда, когда им нужны были деньги. Как говорится, луч­ше синицу в руки, чем журавля в небе. За что же я тогда пострадал?

На это Сергей ответил:

 — У меня такое впечатление, что для вас не было ни революции, ни советской власти. Просто в голове не укладывается, что вы, советский человек, хотите жить по волчьим законам капитализма.

— Я хочу жить хорошо, и советская власть не запре­щает это людям. По-моему, наоборот, она заинтересова­на в том, чтобы все жили хорошо.

— Но не за счет других.

— Я ни к кому в карман не забираюсь.

 — Но ведь это нечестно, пользуясь невежеством не­которых людей, выкачивать из них деньги!