Услышать тебя...

Солнце с трудом пробивалось сквозь молодую листву. В траве потрескивали кузнечики. А солнечные полянки меж деревьями были такими яркими и свежими, что хо­телось броситься на траву, перевернуться на спину и смотреть до одури в знойное фиолетовое небо.

Несмотря на хорошую погоду, на душе у Сергея было тревожно: сжёг рукопись, а теперь вот терзался, пра­вильно ли сделал. Ведь в конце концов он все-таки жур­налист и отлично знает, что заготовки всегда рано или поздно могут пригодиться, — можно было потом снова вернуться к роману, что-то использовать из написанно­го. А с другой стороны, он теперь освободился от него навсегда. К чёрту роман! У него есть повесть, которую нужно переделывать.

Разговора с Наташей тоже не получалось. Да и не только потому, что у него такое настроение: в последнее время он вообще не мог с ней разговаривать. Какая-то резкая стала, отчужденная. Вот идет рядом, ростом не­много ниже его, длинные светлые волосы спускаются на спину. Профиль острый, ресницы длинные, тонкий краси­вый нос. Интересная девчонка, ничего не скажешь. При­несла коробку с продуктами: компот, печенье, два огром­ных апельсина — где она в это время их раздобыла?

Сергей не очень удивился, увидев её. К нему многие приходили из редакции. Даже Валя Молчанова. Вот при­шла и Наташа.

— Профсоюз командировал? — встретив её в вести­бюле, не очень-то тактично спросил он.

— Комсомол, — без улыбки ответила Наташа. Не надо было задавать ей этот дурацкий вопрос, тогда не ходили бы молча по аллеям.

— Какие новости в редакции? — наконец нарушил за­тянувшееся молчание Сергей. Спросил просто так, пото­му что прекрасно был осведомлен о редакционных делах от других сотрудников.

Девушка вскинула голову и сбоку взглянула на него. Тёмная бровь изогнулась, ясный глаз показался Сергею совсем светлым. По губам проскользнула улыбка.

— Ты мне сегодня какие-то странные вопросы зада­ешь, — сказала она.

Сергей молча проглотил заслуженную пилюлю и даже немного повеселел. Наташа всегда была прямой, откро­венной девчонкой.

— Ну, а что у тебя нового? — спросил он. — Написа­ла что-нибудь?

— Написала большой очерк об официантке.

— А редактор зарезал? Пиши, говорит, лучше об аг­рономе?

— Я его в печке сожгла, — сказала Наташа.

— Что? В печке? — удивился Сергей. — Когда?

— Вчера.

— И я вчера... — вырвалось у него. И, видя повер­нутое к нему участливое лицо девушки и внимательные прозрачные с зелёным ободком глаза, докончил: — Сжёг свою рукопись.

— У меня был плохой очерк! — излишке горячо вос­кликнула она. — Никудышный!

— А у меня — роман.

— Ой, ну и дурак же ты, Сергей! — расстроилась де­вушка. — У тебя не может быть роман плохим. Ты очень хорошо пишешь.

— Не уверен, — сказал он, уже жалея, что завёл этот разговор.

— Дал бы мне почитать.

— Что теперь об этом говорить.

— Никому не скажу, а тебе скажу, — доверительно сообщила Наташа. — Я не буду больше подавать доку­менты на факультет журналистики. Подам в наш педаго­гический. На филфак. Журналистика — это не для меня. Это я вчера поняла. Пять раз переписывала очерк, а он лучше не стал. Я взяла и сожгла его. Или хорошо писать, или — никак!

— Это верно, — думая о своем, сказал Сергей.

— Буду учительницей.

— Значит, из газеты уйдешь? — рассеянно спросил он.

— Я — на вечерний. Мне ведь без работы никак. У мамы совсем маленькая пенсия, а на стипендию разве проживешь? И потом, я уже привыкла к редакции. Я ведь не литсотрудник, а учётчик писем. С меня очерки и газетные статьи не требуют.

— Ты права, Наташка, надо делать очень хорошо или к чёрту... сжечь!

— Теперь жалеешь? — спросила она, на лету схватив его мысль.

— Год работы, — Он вдруг взглянул на нее и рас­смеялся: — В один и тот же день ты сожгла очерк, а я — рукопись и... Странное совпадение, не правда ли?

— А что «и»? — не дала она сбить себя с толку.

— Ну вот, ты решила выбрать другую профессию.

— А что ты?

— Я? — уклонился Сергей. — Я профессию не собираюсь менять. У меня другое.

— Что другое? — светлые глаза пытливо смотрят на него. Он и не заметил, что они остановились на аллее и стоят друг против друга.

— Не лезь ты мне в душу, Наташка! — взмолился он, но видя, как сразу заволокло синью её до этого прозрач­ные глаза, прибавил: — Короче говоря, в моей жизни тоже назревают большие перемены. А какие, я пока и сам толком не знаю.

Только что они, скучая, ходили по парку, совсем да­лёкие друг от друга, и вот всего за каких-то несколько минут стали с полуслова понимать один другого, а этого как раз так недоставало Сергею в последнее время. Он уже хотел присесть с ней на свободную скамейку и, как говорится, излить душу, и, может быть, разобраться в самом себе, — ведь так бывает: начинаешь рассказы­вать о наболевшем человеку, который тебя затронул чем-то, и сам вдруг отчетливо видишь все то, что было неясным и туманным, — но этому не суждено было слу­читься.

— Наверное, сейчас ты многое узнаешь, — с несвой­ственной её возрасту проницательностью произнесла На­таша. И голос у неё неуловимо изменился: в нем появи­лись жёсткие нотки.