Услышать тебя...

— А я за тебя не хочу выходить замуж, — отрезала Наташа.

— Почему? — тупо уставился он на неё.

— И не стыдно тебе? — посмотрела ему в глаза де­вушка. — Только что был с другой, а теперь пристаешь ко мне!

— Я Капку пригласил, чтобы тебя позлить, — сказал Блохин. — Это ведь несерьезно. А ты — это другое де­ло. Я правду говорю.

— Ты сейчас меня злишь, — перебила она.

Он молча смотрел на пустой стакан и барабанил паль­цами по столу.

— Я до сих пор не знаю, кто из нас у кого стоит на пути: я у него или он у меня? — сказал он.

— Сейчас ты, — сказала Наташа.

— Я всё время думаю о тебе, — бубнил он. — Только о тебе. Я ведь тебе друг?

— У тебя есть единственный шанс остаться моим то­варищем, — спокойно сказала она. — Это сейчас встать и уйти.

— К дьяволу! — грохнул он кулаком по столу так, что бутылка подпрыгнула, а стакан, налитый для Наташи, опрокинулся. — Чем я для тебя плохой? Сергей лучше, да? Но почему, почему? Объясни мне! Я хочу это по­нять! Слышишь?!

— Это невозможно объяснить, — ответила Наташа. — И, что бы я ни сказала, ты меня не поймёшь. Слиш­ком мы разные, Сева.

— Нет, я хочу понять! — орал он. — Говори!

— Мне нечего тебе сказать.

Ей становилось всё тревожнее и тревожнее. Она ни­когда не видела Блохина таким. Багровое потное лицо и безумные белые глаза.

— Подумаешь, написал очерк! Или даже повесть, ко­торую, ещё неизвестно, напечатают ли. Я тоже напишу книжку. У меня уже есть несколько рассказов. Я буду писателем, вот увидишь! И мы будем вместе! Всегда. Я пью за это! Слышишь, Наташа? За нас с тобой!

Он выпил сразу полстакана. Лицо его ничуть не из­менилось, казалось, коньяк на него не действовал.

«Где же Султанов, Женька? — с тоской подумала На­таша. — Боже мой, хоть бы Лиза пришла!»

Небо над бором погасло, луна облила верхушки со­сен серебристым светом. Равнодушные, они придвинулись к дому, будто собираясь заглянуть в окно.

— Тогда я уйду, — поднялась с места Наташа. — А ты ляг, выспись. Тебе завтра стыдно будет за то, что ты тут наговорил.

Он тоже вскочил из-за стола и загородил ей дорогу. Снова сбивчиво стал говорить о своей любви, женитьбе... А потом обхватил её за плечи и, обдавая винным духом, принялся целовать. Наташа молча вырывалась, отвора­чивала лицо, оцарапала ему щеку. А он всё больше рас­палялся и сжимал так, что было не вздохнуть. Руки его до боли стискивали её плечи, жесткий подбородок цара­пал щеки. Она вырывалась, молотила его кулаками куда попало, но он ничего не чувствовал, лишь дыхание становилось учащённее. Пальцы его мяли, тискали её тело, сдирали одежду. Она до крови закусила губу, чтобы не закричать, да и что кричать: здесь на пустынном берегу никто её не услышит.

Услышал Дружок. Он скулил под дверью и царапал здоровой лапой, понимая своим собачьим умом, что там, в доме, неблагополучно. Но пса никто не слышал. И то­гда он, задрав морду к луне, негромко протяжно завыл. И был этот вой жутким и непривычным.

— Если ты это сделаешь, — выговорила Наташа, пря­ча от его мокрых губ лицо, — я утоплюсь. Если бы ты знал, как ты мне отвратителен!

Он резко оттолкнул её, и девушка отлетела к стене. У неё мелькнула было мысль распахнуть окно и вы­скочить, но она не сделала этого. Слишком унизительно.

Не скрывая отвращения, обошла его и вышла из ком­наты.

Он слышал, как мимо окна прошелестели её быстрые шаги. Вслед за ней прохромала собака. Медленно под­нялся, подошел к зеркалу и долго вглядывался в своё отражение, потом обернулся к столу и прямо из горлышка одним духом выпил остатки коньяка. Хотел вытереть губы тыльной стороной ладони, но, заметив кровь, мед­ленно опустил руку и, ногой распахнув взвизгнувшую дверь, вышел, ударившись плечом о затрещавший косяк.

Наташа сидела на старой опрокинутой лодке. Скри­пела осока, чмокали в тростнике лещи, гудели комары. Когда в доме хлопнула дверь, Наташа вздрогнула и огля­нулась: он, хрустя сухими сосновыми шишками, удалял­ся по тропинке в сторону леса. Шагал тяжело, и широ­кая квадратная фигура его покачивалась. Девушка при­держала за ошейник заворчавшего Дружка, погладила по голове. И хотя он ушёл и Наташа знала, что больше он не вернётся, в дом идти не хотелось.

Как же вести себя с мужчинами, чтобы они ничего не вбивали себе в голову? Наташа никакого повода не подала Блохину, хотя и знала, что давно нравится ему. Повода не подала, но и не запрещала ему встречаться с ней, иногда провожать с работы. И даже было при­ятно, что нравится ему. И вот результат! Значит, мало девушке не подавать повода мужчине, который ей не нужен, необходимо ещё его и отрезвить. Женщина, кото­рая молча принимает ухаживания мужчин, волей или не волей поощряет их к этому. Очевидно, и она, Наташа, поощряла Блохина. А если так, то и она тоже виновата в случившемся. Наташа содрогнулась, снова предста­вив себе эту ужасную сцену. Каким глупцом должен быть мужчина, чтобы вот так навсегда оттолкнуть от себя девушку, которую, как он утверждает, любит! Но ведь Сева не дурак. Почему же тогда он пошел на такое?