Услышать тебя...

«Ничего ты не знаешь, старый осёл! — сердито поду­мал Сергей. — Я никогда ему не запрещал ездить к вам», а вслух сказал:

— А если он не хочет?

— Чем ему у меня плохо? В доме всё есть. Я ему ни в чем не отказываю.

— Даже в деньгах на карманные расходы, — усмех­нулся Сергей.

— Мне ничего не жалко для своих, — веско сказал Земельский.

— А вам не приходило в голову, что, давая деньги мальчишке, вы его развращаете? Зачем зарабатывать, когда есть добрый дедушка? Ведь вы со своими десятка­ми тысяч тоже не вечны, а ему нужно будет строить свою собственную жизнь. Зачем же вы такую свинью подкладываете своему... гм... единственному внуку? Зачем хотите убить у него самостоятельность, радость первого заработка? Уверяю вас, заработать деньги чест­ным трудом куда приятнее, чем...

— Я деньги не ворую, — перебил Земельский. — И на станке фальшивки не печатаю.

— Я не против, чтобы он к вам ездил, но не обращай­те его в свою веру. Не будет он таким, как вы. И потом, это невозможно: таких, как вы, один на миллион!

Земельский цепко посмотрел на него, так и не поняв, комплимент это или оскорбление. А Сергей и не соби­рался ему разъяснять.

— Каждый человек всё меряет на свой аршин, — продолжал он. — Вот вы сказали, что я восстанавливаю сына против вас. А ведь это вы его с пеленок настраи­вали против меня! Вы ему такие фантастические картины рисовали, что бедный мальчишка первое время смотрел на меня как на чудовище. Я презирал бы себя, если бы повторил вашу ошибку. Так что успокойтесь, я и слова плохого о вас не сказал в его присутствии. Просто он под­рос, поумнел и сам научился разбираться в людях.

— Мои близкие меня уважают, — убеждённо сказал Николай Борисович. — Я для них всё сделал, что толь­ко возможно было. И дочь и сын закончили лучшие учеб­ные заведения страны. Имеют отдельные квартиры, об­ставленные дорогой мебелью. На моей даче они не гости, а хозяева. Моим детям каждый может позавидовать. Всё, что им нравится, они имеют возможность купить. Мне для них ничего не жалко.

«Поэтому твои дорогие дети и выросли эгоистами и типичными потребителями, — подумал Сергей. — При­выкли только брать и ничего не давать».

С детства привыкнув получать от родителей солидные подачки, Лиля и Виктор свою зарплату и за деньги не считали. В конце каждого месяца отец отсчитывал им по несколько сотен рублей. Он понимал, что дети ревниво следят друг за другом, и старался давать поровну. Одна­ко дочь он любил больше и иногда совал ей в руку «на драгоценности». Лиля целовала его, рассыпая такие слова, как «наш божественный папочка, что бы мы без тебя делали!».

О том, что они будут делать без папочки, ни Лиля, ни Виктор пока не задумывались. Папочка был для них дойной коровой, у которой никогда «золотое молоко» не иссякнет. И если бы вдруг он однажды не вручил своим чадам по объемистой пачке купюр, и сын и дочь посчи­тали бы это величайшей подлостью с его стороны.

Если бы можно было в нашем обществе не работать, и Виктор и Лиля никогда бы не работали. Они давно по­теряли интерес к своей специальности. Зачем ломать го­лову над проектами, статьями, очерками, когда можно получить от отца наличными столько, сколько не зара­ботаешь и за три месяца. Кто знает, может быть, и у Лили, и у Виктора были какие-то способности, пусть даже скромные, но любвеобильный папочка убил их в самом зародыше. «Пусть работают лошади, — любил го­ворить он, — а человек должен наслаждаться жизнью».

И эта философия с детства была усвоена его детьми. Сам того не сознавая, он лишил их главного в жизни — радости творчества. Любая работа стала для них при­нудиловкой, которую необходимо отбывать, чтобы не возмущать это «несовершенное общество», в котором они живут. Работа раздражала их, отвлекала от тех «радо­стей жизни», которые приносят даровые деньги и ничегонеделанье. Выйдя опять замуж, Лиля бросила работу, посвятив себя целиком магазинам, тряпкам, благоустрой­ству квартиры. Слава богу, папин бюджет всё выдер­жит.

Николай Борисович всю свою жизнь прожил, как жу­чок-древоточец в дубовом шкафу, пожирая древесину и питая её отходами своих детей-жучков, он был уверен, что добился в жизни всего того, к чему стремился, чего хотел. А много ли жуку-древоточцу надо? Дубовый шкаф да крепкие челюсти! Не рассчитал он лишь одного: хотя дубовый шкаф, по сравнению с жучком, велик, как все­ленная, но ведь жуки-древоточцы не вечны. А что будут делать его детки-жучки, когда кончатся отходы? Ведь он, засовывая им в рот пережёванную пищу, вырастил их беззубыми. Помянут ли его дети добром, когда окажутся предоставленными самим себе?

Вот он сидит перед Сергеем, развалившись на диване. Так и излучает довольство самим собой. Такого словами не прошибёшь, да что словами?! Тюрьма его не пере­воспитала. Говорить с ним бесполезно. Если бы Сергей сказал, что он думает про него, Земельский расхохотался бы ему в лицо. Он уверен, что ему все завидуют. Зави­дуют его деньгам, которые он тысячами наживает не­честными способами. Разве ему понять, что настоящее счастье приносят не деньги, а радость творчества?