Услышать зов

Я здесь, подумал он. Я здесь! Я уже почти вернулся к тебе. Он горько дёрнул уголком рта, плотнее вдавив лицо в мягкую резину перископного окуляра. Я, я, я... Сколько их было всю дорогу, его чувств, мыслей, его страданий. Его, его, его. И только его. Он думал только о себе. В итоге - о себе. А она... Она должна была озарять его страдания своим божественным присутствием. А как же она, ее чувства, мысли, мечты и надежды? Ведь она мечтала? Надеялась? А его это заботило? Нет, правда? Мысли, безжалостные мысли, неотрывно мучившие его с того вечера, когда он, наконец, все вспомнил. Когда картина, до того момента заботливо скрываемая памятью, безжалостно ударила в лицо, наотмашь.

Песня уллы над тихо потрескивающим костром. Девичье лицо, ставшее таким суровым и собранным, сжавшиеся бледные губы. Она стала его женой. Своим выбором связала свою жизнь с его. А он... Был он готов сражаться за эту жизнь? Тьма. Он заснул. Просто заснул. И - грохот выломанной двери. Выстрелы. Ее уносят, завернув в плащ. Яд. Они выпили флакон на двоих. Он был уверен, что она мертва. Зачем тогда жить ему? Как красиво звучит... А как красиво он говорил раньше - те, кто любит, не умирают. Его губы дрогнули, искривились. Умирают, милый. Ох, как умирают. Если не готовы сражаться. Вот - правда. А все, что не она - ложь. Ложь! Вдруг вспомнились слова, в сердцах брошенные ему там, тогда, раньше... Да вы сладкого тут нанюхались! Нет, ''нанюхал'' ее ты, неуважаемый Мстислав Сергеевич Лось. Эта простая мысль поразила его своей кристальной честностью. Своей... простотой. Ты отравил ее своей тоской, безысходностью и желанием бесконечно красиво страдать. Ты не искал счастья, не искал жизни. Да, был, был момент, когда ты решил сражаться. Она сказала - вернись. Ты вернулся. Но в итоге ты искал лишь смерти и забвения. И утащил ее за собой. Вот и вся правда. А любовь... Это просто сказка, которая должна все оправдать. Твой эгоизм. Твою ложь. Твое бессилие. Твою вину. Ты - виновен. И только ты. Он закусил губу, до боли, до крови. Мысли, прочь! Пусть. Пусть все было так. Теперь все будет иначе. Она жива. Она зовет. Она - помнит! Она - ждёт. Аэлита ждёт. Последние слова он прошептал вслух, впервые отважившись произнести ее имя здесь. Аэлита - где-то там и ждёт. Он найдет ее. Точка. Все теперь будет иначе. Ведь будет?

Шепот стих. Красный диск медленно и незаметно превратился в шар. Пора. Лось заставил себя сосредоточиться на управлении и процедуре посадки. Реостаты на ноль. Торможение. Из носовых сопел вырвались струи ослепительного оранжево-фиолетового пламени. Слишком сильно, Лось кинул взгляд на индикатор крена. Не перевернуться бы... Теперь он знает, что можно тормозить атмосферой, трением. Но нужно ещё больше снизить скорость, иначе его ждёт судьба метеорита. Сверкающим красивым болидом промелькнуть в бледном голубом небе. И исчезнуть. Бездарно и бесполезно, как... Те слова. Прочь! Не до вас! Он тряхнул головой, процедил ругательство. Он не исчезнет. Не для того все произошедшее, не для того прошли эти последние два месяца. Аэлита ждёт!

Он положил перед сидящим напротив человеком газету, медленно развернул. И посмотрел ему в лицо. Молча. Слова были не нужны. Алексей Иванович Гусев отвел глаза. Негромко кашлянул, коснулся пальцем кончика носа и потёр его. Лось молчал. Гусев откинулся на спинку стула, пожал плечами, вздохнул.

- Ну что смотрите, Мстислав Сергеевич? Убейте меня, хотите? Револьвер дам. Ну?

- Я пригласил вас не для этого, Алексей Иванович, - Лось усмехнулся и свернул полугодичной давности ''Нью-Йорк Таймс''.