Усобица

Левка во время набега на орденские земли тоже получил стрелу в задницу. Самое обидное – от своих. Левка тогда лежал связанным в санях, куда его бросили захватившие парня в плен орденцы. Возница пытался удрать, по нему начали стрелять, и одна стрела случайно на излете воткнулась в Левку, понятное дело куда… рана пустячная, но крови парень потерял много. Потом рана долго не заживала, постоянно нагноиваясь. Но сейчас Левка пошел на поправку, но для похода он был не готов, потому по приказу воеводы парень остался дома, отлеживать бока. Тогда больше всех над неудачником подшучивал как раз Митяй. Потому все и веселились, что бог шельму метит.

Время дорого. Отправив раненых к Анфалу, Андрей забрал с собой всех, кто мог сидеть в седле. По пути Прохор поведал, что с ними случилось после исчезновения князя. Они прорвались в центр зимовья, туда, где стояла высокая деревянная свежесрубленная башня. Татары натащили всякого хлама и забаррикадировались на прилегающем к башне базарчике. Когда исчез князь, литовские бояре перестали подчиняться командам воеводы. Более того, они покинули сражение, отправившись грабить.

После ранения Луки остальные бояре переругались из-за старшинства и покинули поле боя. Там остались только нукеры Салтана, и к ним пробился этот отмороженный Гирей с полутора сотнями таких же, как он сам, отморозков. Этот Гирей успел поругаться с Салтаном, предлагавшим оставить осажденных татар в покое и идти дальше. Гирей же требовал немедленного штурма. И на людские потери ему наплевать. Салтан послал молодого Гирея куда подальше и увел большинство своих людей. Мужики, видя такой раздор среди ханов, забрали своих раненых и убитых и решили по-тихому свалить. Тем более потери они понесли серьезные. Вот хотя бы родич Кабана – Отто. Опять не повезло немцу. Свалили его с коня и отдубасили булавами. Рыцарский шелом вместе с содержимым расплющили в лепешку. Жаль немца, неплохим мужиком он был, хоть и по-русски не понимал и не говорил. Говорил бы – может, кто и понял бы, что немец о помощи молил, когда его забивали, как свинью, но от судьбы не уйдешь. Вот, вкратце все, что успел сообщить князю Прохор.

Гирея Андрей нашел рядом с башней. Парень рубился у самых ворот. Створки ворот татары вынесли на скорую руку сделанным тараном, но защитники башни вышли на улицу, сразу же отбросив нападающих от ворот. Тогда Гирей бросил в бой всех своих воинов, и теперь на площади творился сущий ад. Стрельцы, засевшие в башне, давно постреляли всех Гиреевых лошадей, все атакующие бились пешими. Кто свой, кто чужой – не разберешь. Только татары Кулчука могли ориентироваться, точно определяя союзников.

Зря князь отпустил Булата. Они с Ахметом что-то умыслили, ускакали куда-то, прихватив с собой пленника.

– Плевать, там видно будет, кто свой, а кто чужой, – с такими мыслями Андрей бросился в сечу. С фланга по татарам ударил другой русский отряд, с боем прорвавшийся на площадь. Татары было дрогнули, но громкий голос царского зятя привел их в чувство, и они разом воспряли духом, дорого продавая свои жизни.

По ливню стрел, несущихся с верхнего яруса башни, Андрея определенно выцеливали. Еще бы, золоченый шелом с личиной, сверкавшее в лучах заходящего солнца зерцало кричали во весь голос – вот он я, славный воевода русский! Татарский круглый щит на его спине буквально весь утыкан вражескими стрелами. Уже два раза Андрею пришлось сменить коня. Бросив щит в набегавшего татарина с занесенной для удара саблей, Андрей выхватил нож и левой рукой метнул его во вражину, даже не надеясь на попадание. Как ни странно – попал, и щитом и ножом. Бывает пруха. С ножом в глазнице, басурманин пробежал еще с добрый пяток метров и упал под копыта княжеского коня. Вокруг князя яростно рубились пешие и конные воины. Он опять остался один, без своих воинов, последним пал, от удара булавой в грудь, новгородец Анфал. Андрей завершил круг вокруг башни, выходя к разбитым воротам.

Князь, привстав на коротких стременах[49], углядел своих воинов. Урман ловко орудовал своим биллем, взятом в качестве трофея у сержанта испанца, ссаживая с коней татарских всадников. Андрей и не заметил, как татарам подошла подмога. Прохор, несмотря на хромоту в ноге, живо метался следом за стремительным Данилой, добивая спешенных подранков. Спину им прикрывали Третьяк с Афанасием. Третьяк уже из последних сил отбивался от наседавших татар подобранным на поле боя перначом, а Афоня хладнокровно опустошал колчан, расстреливая противников из могучего лука. Холопы Афони, два близнеца-литвина, изредка шли на прорыв к очередному скакуну без всадника и, похватав колчаны, возвращались назад к своему господину. Там, где проходила эта веселая компания, навалом лежали трупы врагов. Без труда можно проследить их перемещение по кругу.

В коротких схватках с лучниками, жавшимися к стенам башни недалеко от входа в нее, Андрей успел заметить Прохора Дурного – знакомого по наезду на Литву боярского сына, из боярской дружины московского боярина Прокопия Елизаровича.