Взглянув в его голубые умные глаза, Иоганна немедленно вспомнила другого и с большим трудом заставила себя думать о деле, ради которого пришла. Она сказала, что, послушавшись его совета, пыталась пустить в ход «светские связи». Обращалась и к богу и к черту. И задумчиво, с горечью, повторила: «Да, и к богу и к черту», — перебирая про себя имена Тюверлена, Пфистерера, министра юстиции Гейнродта, г-жи фон Радольной, кронпринца Максимилиана, тайного советника Бихлера, историка искусства Леклерка, Гесрейтера, шалопая. Потом, закусив верхнюю губу, замолчала, замкнулась. Адвокат опустил глаза, посмотрел на ее ноги — сильные, в светлых чулках и прочных, добротных туфлях, далеко не таких элегантных и изящных, как туфли молодого коммерсанта Эриха Борнхаака.
— Пользы не было никакой? — помолчав, спросил он.
— Никакой, — подтвердила Иоганна.
— Вы любите животных? — внезапно, без всякой связи, спросил он. — Я терпеть не могу собак и кошек. Не понимаю, как можно обзаводиться этими тварями. Сейчас назревает страшный скандал, — он не смотрел ей в глаза, — что-то там с отравлением собак.
Иоганна смотрела на его рот, затененный рыжеватой бородкой, — он закрывался и открывался, словно жил самостоятельной жизнью, отдельной от человека, произносившего слова.
— И тут тоже замешана политика, — сказал адвокат Гейер.
Прерывисто вздохнув, проглотив слюну, Иоганна спросила:
— Убийство депутата Г.?
Побелев, адвокат наклонился к ней:
— С чего вы это взяли?
Иоганне стало страшно, она помолчала, потом, обдумывая каждое слово, ответила:
— Наверное, только потому, что и об отравлении, и об убийстве депутата Г. прочла одновременно в одной и той же газете.
— Только поэтому? — спросил адвокат. — А в какой газете?
— Уже не помню, — сказала Иоганна. — Кажется, в какой-то парижской.
— Да, — промолвил адвокат, — вы тогда тоже были в Париже.
Наконец он перешел к делу Крюгера. Долго объяснял, — возможно, для успокоения собственной совести, неумолимо подумала Иоганна, — какие трудности надо преодолеть, чтобы добиться пересмотра дела. Данное под присягой письменное показание вдовы Ратценбергер, с таким трудом вырванное у нее, ровным счетом ничего не стоит. Ее устные показания были абсолютно недвусмысленны, но когда дело дошло до их записи, она со страху так все запутала, что рассказ о признании покойного шофера вполне можно истолковать, как бред невменяемой женщины. Он уже и раньше говорил Иоганне, как ничтожны шансы на то, что ходатайству о пересмотре дела будет дан ход. Как неблагоприятен этому закон, какими формальностями обставлен каждый шаг, как сложно найти зацепки, которые удовлетворяли бы требованиям судопроизводства, как недоброжелательно настроены судьи. Он очень рекомендовал ей для лучшего понимания вопроса прочесть труд его коллеги Альсберга «Судебные ошибки и пересмотры дел», классическую работу, которая, к несчастью, по сию пору никак не повлияла на законодательство. К тому же, если при пересмотре дела Крюгер будет оправдан, он может потребовать восстановления на государственной службе, с которой был незаконно уволен. Так вот, неужели она надеется, что, борясь за справедливость, одержит победу над этим подлым баварским правительством, которое по суду оспаривает право на пенсию у вдовы преступно убитого премьер-министра, покрывает убийцу, позволяя ему возглавлять акционерную компанию, субсидируемую этим самым правительством?
Три морщинки прорезали лоб Иоганны, она взяла из рук доктора Гейера толстый том адвоката Альсберга и крепко его сжала. Помолчав, спросила, не считает ли он, что новое назначение председателя земельного суда Гартля благоприятно для дела Крюгера? Если она не ошибается, доктор Гейер говорил ей, что, согласно идиотской статье уголовного кодекса, разрешение на пересмотр дела дает именно тот суд, который вынес приговор. Так что сейчас, когда Гартль уже на новом месте…
— И вы думаете, — с яростной издевкой прервал ее адвокат, — что преемник доктора Гартля захочет повесить на своего могущественного предшественника судебную ошибку? — Он замолчал, тонкокожие руки дрожали, жара, очевидно, совсем доконала его. — Тем не менее, — снова заговорил он, и Иоганна видела, что слова буквально застревают у него в горле, — я уже писал вам, что этот гнусный перевод Гартля на другую должность открывает нам новый путь. Если дать ему понять, что мы заберем назад ходатайство о пересмотре дела, может быть, он оценит такое подобострастие. Он ведь как раз назначен референтом по делам о помиловании. Отказ от попытки добиться пересмотра дела, реабилитации, до некоторой степени означает согласие с приговором; может быть, тогда Гартль поддержит прошение о помиловании. Сделка унизительная, но если вы действительно хотите этого, я позондирую Гартля.