Успех

Сидя под тенистыми каштанами какого-то ресторанчика, молча и задумчиво глядя перед собой, брат и сестра вспоминали отца. Ели они что-то безвкусное, но немыслимо дорогое. И не удивительно — доллар снова безмерно подорожал. Слово «валюта», еще год назад никому не ведомое, теперь стало привычнейшим словом на обоих берегах Изара, по всему Баварскому плоскогорью. Крестьяне продавали продукты только за иностранную валюту. Обрекали горожан на голод. Везде разгуливали субъекты, разбогатевшие на спекуляции продовольствием, — жирные, кичливые господа в роскошных, кричащих, облегающих костюмах, они раскуривали сигары глянцевитыми коричневыми тысячемарковыми ассигнациями, новехонькими, прямо с печатного двора, еще пахнувшими типографской краской. Бени сказал, что страна катится прямо в пропасть. Многие товарищи готовы, очертя голову, перейти в наступление; больше того, есть и такие, которые переметнулись к «истинным германцам», — те только и делают, что вопят о наступлении, к тому же предлагают нечто осязаемое — своего фюрера, Руперта Кутцнера. По мнению Бени, Кутцнер — жалкое ничтожество, луженая глотка и пустая голова. Анни сказала, что ровным счетом ничего не понимает в политике. Она своими глазами видела, что та самая пятидесятитысячная толпа, которая, хныча, шла за гробом убитого вождя революционеров Эйснера, точно с таким же хныканьем провожала на кладбище короля Людвига Третьего, свергнутого с помощью этого Эйснера. Мюнхенцы, утверждала она, славные люди, но в политике смыслят не больше, чем она. Им просто необходимо верить, что вот наконец у них появился настоящий вождь. А уж кто он — дело чистого случая. Сегодня это Эйснер, еврей-социалист, завтра Кутцнер, «истинный германец», послезавтра, возможно, их избранником будет кронпринц Максимилиан. А почему бы и нет? У всякого своя дурь в голове: у нее Каспар, у Бени коммунизм, у отца яично-желтый дом.

Бени проводил тараторку-сестру до дверей ателье Прекля на Габельсбергерштрассе и отправился на Унтерангер. Как ни обрадовался сыну старик Каэтан Лехнер, он напустил на себя суровость, заворчал. Подумать только, какая честь! Соизволили домой явиться!

Старику не везло. Он несколько недель сряду вел переговоры с Пернрейтером, владельцем яично-желтого дома, с посредниками и маклерами, с настоящими стряпчими и с темными дельцами, а кончилось тем, что яично-желтый дом купил какой-то иностранец, прямо из-под носа утащил. К тому же галицийский еврей. Выходит, прав этот Кутцнер и его «истинные германцы». И, уж во всяком случае, то, что он говорит, понятно всякому, не в пример Бени с его дурацкой брехней. Ну, словом, капитализм ли виноват или виноваты евреи, а «комодик» Каэтан Лехнер продал, яично-желтый дом так и не заполучил, и от его мечты, от его дури остался один пшик.

Он долго раздумывал и колебался, но в конце концов все-таки купил дом на Унтерангере, где жил до тех пор и где помещалась его лавка старинной мебели. Надо сознаться, посещение кадастровой комиссии и деловитое оформление документов на куплю-продажу дома несколько утешило Каэтана Лехнера. Но когда он объявил жильцам, что теперь у них новый домовладелец и представился им в качестве такового, его опять постигло тяжкое разочарование. Они не только отнеслись к новости равнодушно, но и не проявили никаких почтительных чувств. Обход четырех квартир он совершил, облаченный в черный долго-полый сюртук. Тем не менее жильцы так и не пожелали взять в толк, что теперешний Каэтан Лехнер не тот, кем был вчера. Например, Гаутсенедер с третьего этажа заявил, что раз Лехнер теперь хозяин, пусть соизволит заняться починкой отхожего места, а когда Лехнер сказал ему, что не потерпит такого тона, этот Гаутсенедер, пес бесстыжий, прямо-таки вытолкал его за дверь. И это в его собственном доме! Лехнер решил судиться с жильцом, но стряпчий отсоветовал ему — он, мол, только повесит себе на шею бесконечную тяжбу с сомнительным исходом. В эти подлые времена, когда крысы социализма со всех сторон подтачивают священное право собственности, домохозяева совершенно бесправны, поэтому Лехнеру надо прежде всего вступить в союз домовладельцев. Каэтан Лехнер вконец разбранился тогда с Бени. Кто как не он и его милейшие дружки виноваты в том, что человеку какают на голову в его собственном доме?