Успех

В центре города бесчинствовали отряды «истинных германцев». Отряд добровольческого корпуса имени Блюхера и Росбаха отбил у рабочих красное знамя, поджег его и под звуки оркестра начал таскать по улицам. Другой отряд схватил двух рабочих и, связав им руки за спиной, поволок по Людвигштрассе. Кроме того, «патриоты» завладели барабаном какой-то рабочей организации и изрезали его в куски. На этом их победы и кончились. Переминаясь с ноги на ногу, стояли главные силы «истинных германцев» возле «Тиволи» и в Обервизенфельде. Ждали. Порою орали: «Хайль!» В полдень сварили себе обед. Солнце начало склоняться к западу, а они все стояли, орали: «Хайль!» — и ждали. Их пыл угасал. В четыре часа пополудни они начали отступление по улицам, оставленным рейхсвером свободными. Нет, успеха они не добились. Пришло время цвести деревьям, но не пришел день освобождения.

Правительство с издевательским великодушием заявило, что так как приказ о запрещении «патриотам» освящать знамена запоздал, то оно готово частично возместить расходы по устройству празднества, а так как устраивал его наторелый и ловкий г-н Пфаундлер, то эти расходы выражались в изрядной сумме.

На собрании руководителей Руперт Кутцнер выступил с речью, в которой изложил положение дел. Он заявил, что генеральная репетиция удалась блестяще. Съезд прошел необычайно успешно, о нем говорили во всей стране. Выслушав эту речь, Кленк немедленно отправил фюреру цветную французскую открытку. На ней была изображена крошечная собачонка, поднявшая лапку у фонарного столба, и рядом — грандиозная лужа. Внизу было написано по-французски: «Нет, вы только подумайте, это все — моя работа!» Кленк предусмотрительно перевел для фюрера надпись на немецкий язык.

31 Просвет в тучах

Доктор Гейер написал Иоганне письмо, в котором объяснял, почему, выступая в рейхстаге о положении в Баварии, он ничего не сказал о деле Крюгера. Недавно в печати появился тот самый очерк Тюверлена, такой пронзительный и обжигающе холодный, что после него уже никто из современников не может добавить по поводу этого дела ни единого слова. В приписке, сделанной от руки, Гейер сообщал, что недавно встретил бывшего министра юстиции Кленка. Тот сказал ему, что, пробудь он еще какое-то время на своем посту, наверняка освободил бы Крюгера из одельсбергской тюрьмы. Приписка кончалась следующими словами: «По справедливости должен сказать, что этому заявлению доктора Кленка я верю. Слишком рано ушел со своего поста Кленк. Слишком рано ушел со своего поста Мессершмидт. Так что вам тоже не везет, Иоганна Крайн».

Иоганна долго сидела и думала над этим письмом; три морщинки прорезали ее лоб. Она прочитала речь Гейера. Прочитала очерк Тюверлена — вслух, громким голосом. Гейер произнес хорошую речь. Нельзя было пронзительнее, холоднее, сильнее написать о деле Крюгера, чем написал в своем очерке Тюверлен. Если эти двое так ничего и не добились, то как могла она, Иоганна, убедить весь мир в невиновности Крюгера?

Этажом ниже завели граммофон, до Иоганны донеслись звуки песенки тореадоров из обозрения «Выше некуда». Да, ей не везет. И это вовсе не попытка оправдать собственную никчемность: статью Жака никак не назовешь никчемной, но ведь и он ничего ею не добился. Часто говорят, что человек рождается везучим или невезучим. Но почему в таком случае Жаку повезло с этой дурацкой песенкой и не повезло с очерком?

Очерк был, конечно, поразительный. Если ей надо было пришпорить себя, сызнова зарядить, ничто так не действовало на нее, как эти холодные, язвительные слова. Она вспомнила, как в то время, когда они жили у озера, Жак вдруг забросил работу над радиопьесой «Страшный суд», ушел в какую-то новую работу, а в какую — она не знала, как потом в лодке прочел ей этот очерк. Надо было быть круглой дурой, чтобы не понять сразу, насколько больше он вложил в дело Мартина, чем все остальные, вместе взятые!

С чего это она взяла, что он ухмылялся во время ее рассказа о болезни Мартина? Какой идиотизм. Но теперь она уже во всем разобралась. Давно пора. Она встала, начала ходить по комнате, радуясь, что наконец разобралась. Тосковала по Тюверлену, по его сильным, в рыжеватом пушке рукам, по морщинистому, голому лицу, похожему на лицо клоуна. Почти не разжимая губ, еле слышно мурлыкала старинную песенку. Так изменилась, что тетушка Аметсридер спросила — что с ней стряслось? Иоганна с жаром принялась рассказывать о Жаке Тюверлене и о его успехах.

На следующий день от Тюверлена пришла телеграмма. Он сообщал, что в ответ на дружественный интерес к электрификации Баварии, проявленный мистером Поттером и подтвержденный займом, баварское правительство выразило готовность амнистировать Крюгера. Не позже чем через три месяца он будет на свободе.

Иоганна была счастлива. Плясала. Рассердилась на тетушку Аметсридер за то, что она недостаточно восторженно приняла новость. Завела граммофон и поставила пластинку «Песенка тореадоров».