Успех

— Продолжайте, — проговорил он, наслаждаясь её тайным смятением. Теперь понятно: это вы отпугнули смертоносных пауков от индуса, господин общественный благодетель. Официант сообщил, что новобрачный страшно рисковал, поскольку именно в зарослях акации водятся пауки-убийцы. Воображаете, что за нелепая смерть для свадебного путешествия!

— Вы полагаете, смерть способна стать привлекательной в зависимости от обстоятельств? Подходить к ним, как музыкальное оформление? Что же тогда порекомендуете молодоженам? Пожар взаимной любви?

— Пожар хорошо, — согласилась она, переведя дух. — Но лучше нечто впечатляюще — кровавое, связанное с ревностью, предательством или коварством. Нечто испанское, может — мистическое.

Губы хмурой леди побледнели и стало понятно, что она сопротивляется из последних сил охватившим её чувствам.

— Догадываюсь теперь, что вы путешествуете одна, опасная женщина. Мне удивительно повезло, — взгляд шатена приобрел магнетическую призывность.

— Одна, — она медленно вдохнула, решительно выдохнула воздух: — До этого вечера.

— Нам стоит повторить коктейли, — шатен сделал знак, подзывая официанта. — И выпить за тройную удачу: мне посчастливилось стать спасителем, индус избежал паучьего нападения и осыпал невесту сорванными цветами…

— В вашем чемодане, к тому же, имеется ещё дюжина вечерних костюмов. Это уже четвертое. А третье — самое важное — поезд качнуло и вы не ушли. Вы остались со мной.

Девушка взяла принесенный официантом бокал и промолвила с неожиданной мрачной серьезностью: — Я осталась… Вот только не знаю, что добавить «на радость» или «к несчастью»? — она впервые посмотрела собеседнику прямо в глаза и долго не отводила взгляд, пока оба не поняли, что слава иссякли. Говорить больше не о чем.

— Будет фантастическая гроза, — сказал он, обняв у захлопнувшейся двери своего купе её горячие плечи, впиваясь губами в податливое, покрытое испариной тело.

— Будет страшный, сокрушительный ливень… — прошептала она, позволяя срывать с себя короткий трикотажный топ, юбку, белье, позволяя все, словно превратилась вдруг в гуттаперчевую куклу для удовольствий.

Гром грянул в тот момент, когда он овладел ею, а следом обрушился на землю шумный водопад, барабаня по крыше и окнам. Случилось то, чего он ждал весь этот день — он стал самцом, вольным зверем, вырвавшимся на свободу для случки и она приняла его, как принимала сейчас воду иссушенная жаром земля.

— Мы словно несемся в океанской пучине или в облаках… Мы вовсе не люди — мы духи бушующей стихии. — Сказала женщина, откидываясь на подушки влажная, взлохмаченная, утомленная. Подняв ресницы, посмотрела на распростертое в смятых простынях мужское тело. — Ты странный. Неуемный, словно с цепи сорвался, нежный и… и такой бесхитростный.

— Давно не был с женщиной. Заметно?

— Полагаю, очень давно, — она сосредоточенно провела пальцем линию на его теле, двигаясь от бугорка грудины вниз. — Лет двести. — И рассмеялась, впервые за весь вечер. — Ливень кончился. Мы несемся сквозь ночь — призраки темной страсти, исчезающие с первыми лучами солнца.

— Не надо говорить, — он закрыл ладонью её губи и склонился низко, всматриваясь в бледное лицо мерцающими в дрожащем сумраке глазами. Ты торжественная, как на коронации. И красивая… Такие соски нужны самке, что бы вскармливать детенышей?

— Сейчас дело не в этом, правда? — изогнувшись, она увернулась от изучающей её тело ладони.

— Совсем не в этом, — мужчина вдавил её в постель своим телом, вновь сливая свою плоть с плотью горячего, тихо постанывающего существа.

…Поезд мчался в душной, влажной, колдующей ночи, скрывающей тайны бытия и продолжения жизни. Сонмы тварей, кишащих среди камней, ароматных зарослей, в норах, венчиках цветов, под сенью звездного небосклона или в морских глубинах — сотнями хитроумных, озадачивающих биологов способов, совершали то, что давало бессмертие их роду. Когда взошло солнце, мир отдыхал в радужном убранстве, сверкая мириадами алмазных капель. На кончике каждого листа качалась искристая подвеска, искры осыпали паутину среди ветвей, цветы, траву, камни. Над полями витала свежесть величественной невинности, дарящая чувство умиления и возвышенного восторга…

Проснувшись среди измятых простыней, обитатель третьего купе обнаружил, что он один, а за окном утро. Гордо вздымалась высокая спина развернутого к окну кресла, но за ней никто не скрывался. Вокруг не было заметно никаких следов недавнего визита, ничто не напоминало о присутствии дамы. Сладко потянувшись, пассажир направился в ванную. Стоя под душем, он ловил ртом холодные струи и жмурился от удовольствия. Потом шагнул на лиловый коврик, приблизил к зеркалу лицо и, следя за артикуляцией, медленно выговорил: «Грандиозно! Потрясающе… Черт знает что… Боже ты мой… Любовь… Любовь!?» — Он беззаботно рассмеялся: — Всего лишь страсть.