Я нервно покусывала губу, чувствуя себя как последняя трусиха, потому что в прошлый раз, когда мы ехали в пикапе одни, Джетро разорвал наши отношения.
Как только он свернул на шоссе, я выпалила:
– Если ты снова собираешься со мной порвать, я бы хотела, чтобы ты так прямо и сказал, хотя я, конечно, этого не хочу, потому что, как я уже сказала, ты мне очень нравишься, и я считаю, что ты совершаешь ошибку.
Джетро повернул голову и ошарашенно уставился на меня округлившимися глазами:
– Что? Это ты о чем?
– Ты снова намерен все прекратить?
– Нет. А что? Что случилось?
Я заколебалась. Ссора с сестрой никак не повлияла на мое отношение к Джетро, и пересказывать ее сейчас казалось не очень уместным.
Быть довольной собой и не стараться кому-то понравиться – верный способ напугать человека до мокрых штанишек, поэтому сейчас Марта меня боялась. Я старалась сбросить давящую, нехорошую тяжесть, лежавшую на душе со вчерашнего дня, убеждая себя, что сестрица скоро сменит гнев на милость (в основном потому, что я не оставила ей выбора).
Поэтому я честно ответила Джетро:
– У меня ничего. А что, у тебя что-нибудь стряслось?
– Я ни о чем таком не в курсе.
– Значит, у нас всё мир-дружба и мы по-прежнему пара с далеко идущими планами?
– Совершенно верно, – широко ухмыльнулся Джетро, будто радуясь этим словам, прозвучавшим вслух.
Я вздохнула с облегчением:
– Слава богу, а то я уже хотела осатанеть по-мексикански.
– Это как?
– А это как обычный скандал, только я перейду на испанский и буду называть тебя козлом, а ты не поймешь. Что-то заподозришь, конечно, но наверняка не узнаешь.
– Ага, – кивнул Джетро, переваривая услышанное. – Но тогда почему сатанеют по-мексикански, а не по-испански?
– Потому что мексиканский испанский сильно отличается от кастильского диалекта – ну, от «испанского» испанского, совсем как доминиканский испанский отличается от своих кубинской, венесуэльской и коста-риканской разновидностей. Испанский, на котором я буду тебя костерить, ежели явится такая необходимость, будет мексиканских корней.
– А, понял. В Теннесси мы тоже говорим по-своему, наши идиомы непонятны остальному англоязычному миру.
– Например? – оживилась я. Обожаю всякие игры слов.
– Например… – Джетро развернулся на сиденье, когда мы остановились на светофоре, и прошелся по мне взглядом. – Когда мама сердилась, она говорила: «Так, вот это уже маринует мои огурцы!»
Я усмехнулась:
– Правда?
Джетро кивнул:
– Клет иногда тоже выдает эту фразу.
Я начала смеяться.
– Да, это в его стиле. Моей новой целью в жизни будет задача заставить твоего брата произнести эти слова.
– Клет сколотил музыкальную группу, в которой сам играет на банджо, и сейчас они ищут вокалиста. Недавно он сказал о парне, который пытался с ними выступать: «Ему не медведь на ухо наступил, а слон потоптался».
– А вот это прекрасно переведется на любой язык. Довольно зло, но метко.
– Да, ему на язык лучше не попадать, – отозвался Джетро, глядя на дорогу, и свернул влево. – Клет по натуре не добрячок.
Пристально разглядывая профиль Джетро, я обдумывала его слова. Клет не казался мне злым. Хитроумным и странным – да. Злым? Нет.
– Он не показался мне злым.
Джетро покосился на меня:
– Это ты с ним не росла. В детстве он был тот еще фрукт – в школе доводил других учеников до слез. – Подумав, Джетро добавил: – Учителя от него тоже плакали.
– Но это было раньше.
– И что?
– И то. Тебе не кажется несправедливым судить о своих братьях по ярлыкам столетней давности?
Легкая улыбка Джетро стала задумчивой, и он приподнял бровь, глянув на меня, как если бы счел такую мысль любопытной, но пока еще не просек ее настолько, чтобы согласиться или не согласиться со мной.
Поэтому я пояснила:
– В детстве я была шутом.
– Что?
– Клоунессой, комиком. Самый старший брат у нас художник, другой брат – сплошное разочарование. Из сестер Майя у нас самая красивая, Рена – самая умная, Марта самая серьезная, а я – звезда стендапа.
Слегка растерявшись, Джетро переспросил:
– Ты это к чему?
– Я это к тому, что от меня всякую минуту ожидали шуток и забав, потому что в детстве я была записной приколисткой. Но от меня не ждали ума, серьезности, красоты, творческой жилки и даже разочарований – я же паяц. Если я не шутила, все сразу думали – заболела… – Я огляделась, сообразив, что Джетро везет нас не в ту сторону. – А куда это мы едем?
Он, должно быть, заслушался или задумался, потому что моргнул и взглянул на дорогу несколько удивленно.
– А, я хотел взять кофе, прежде чем ехать на площадку. Времени хватит.
– Хорошая мысль, – повеселела я, поняв, почему моя кружка пуста. – А где?
– У Дейзи, – лукаво улыбнулся Джетро.
От мгновенно затопившего меня восторженного ожидания я расплылась в дурацкой улыбке и подалась вперед:
– Правда?
– Ты уже пробовала ее пончики?
Я усиленно замотала головой:
– Нет, нет, не пробовала. Ни разу, ни единого!
– Ну, тогда получится пир.