Успехи ясновидения

Ты покоишься в белом гробу,
Ты с улыбкой зовешь: не буди.
Золотистые пряди на лбу.
Золотой образок на груди.

Я отпраздновал светлую смерть,

Прикоснувшись к руке восковой...

С тех пор этот вальс в нем не умолкал. В чаду алкоголя и пошлости словно кто-то дразнил Блока призраком забытой тайны; вот как в этом кабинете восковых фигур - или годом раньше в привокзальном ресторане... Вы думаете: случайность? Нет - хохот из бездны. Вы думаете: мания преследования? Нет - символизм.

Оставалось: притворно смеясь над разбитыми иллюзиями, отомстить за них собственной гибелью - то есть моральным падением.

"... Люблю гибель, любил ее искони и остался при этой любви... Ведь вся история моего внутреннего развития "напророчена" в "Стихах о Прекрасной Даме"".

Иначе говоря: отняли любимую куклу - тем хуже для кукол нелюбимых.

Гибнуть, катаясь на тройках, - словно Настасья Филипповна... Убивать себя пьянством и так называемой страстью - истерикой похоти - любовью без любви.

И стало все равно, какие
Лобзать уста, ласкать плеча,
В какие улицы глухие
Гнать удалого лихача...

И все равно, чей вздох, чей шепот,

Быть может, здесь уже не ты...
Лишь скакуна неровный топот,
Как бы с далекой высоты...

Так - сведены с ума мгновеньем

Мы отдавались вновь и вновь,
Гордясь своим уничтоженьем,
Твоим превратностям, любовь!

При оформлении в советскую литературу все это Блоку засчитали как протест против реального капитализма. В общем - это верно. Как замечал по сходному поводу упомянутый Салтыков: "...протестуют потому, что сердца своего унять не в силах. "Погоди ты у меня, - говорила одна барыня (она была тогда беременна) временнообязанному своему лакею, - вот я от твоей грубости выкину, так тебя сошлют, мерзавца, в Сибирь!" И говорила это барыня искренно, и желала, ох, желала она выкинуть! чтобы потом иметь право написать, что "от огорчения, причиненного ей грубостью подлеца Ваньки, изныл внутри у ее ребенок!" Быть может, даже по ночам ей мерещилось, что вот она выкидывает (конечно, без особенно скверных последствий), что Ваньку за это судят и ссылают в Сибирь..."

Я гибну - так тебе и надо! - плачь, низкая действительность, плачь!

И страсти таинство свершая,
И поднимаясь над землей,
Я видел, как идет другая
На ложе страсти роковой...

И те же ласки, те же речи,

Постылый трепет жадных уст...

Участь, что и говорить, трагическая. Как тяжело ходить среди людей и притворяться не погибшим в таких условиях. Но именно в этой тональности: надежды нет, и не нужно счастья, и только из гордости терпишь унизительную необходимость отвечать на поцелуи, а заодно и всю мировую чепуху, - стихи звучат как следует, как диктант Музы. Долг перед Искусством и Родиной велит идти навстречу Судьбе до конца: в цирк, в ресторан, в дом терпимости. И вечный бой! Покой нам только снится. Вы говорите: маменькин сынок? Нет искуситель, демон, падший ангел!

"Кто я - она не знает. Когда я говорил ей о страсти и, смерти, она сначала громко хохотала, а потом глубоко задумалась. Женским умом и чувством, в сущности, она уже поверила всему, поверит и остальному, если бы я захотел. Моя система - превращения плоских профессионалок на три часа в женщин страстных и нежных - опять торжествует".