Однажды я пересидела за компьютером, работая над каким-то срочным отчётом, и почувствовала себя плохо ещё в дневные часы, то есть раньше обычного. Моя голова взрывалась, я ходила по квартире из угла в угол, потому что просто не могла сидеть на месте. Даже сейчас, по прошествии полутора лет, вспоминая то свое состояние, я подсознательно чувствую возвращение головной боли, хотя и не в такой степени, как тогда. Бррр.... Но вспоминать надо, чтобы «проработать и завершить» (как говорят психотерапевты) ту ситуацию.
А в тот день муж вызвал мне «скорую», врачи которой сделали сильный обезболивающий укол. Больше ничем помочь мне они не могли: давление, сатурация, частота сердечного ритма, кардиограмма и дыхание были в норме. Уехала «скорая». Обеспокоенные, один за другим подтянулись дети. Кто-то из них держал меня за руку, кто-то гладил по голове. Я лежала в изнеможении, несчастная и усталая, почти раздавленная своей болезнью.
В какой-то момент я простонала, что так дальше жить невозможно и лучше найти безболезненный способ умереть. На это мой, тогда 23-хлетний, сын, не по возрасту серьезный и рассудительный молодой человек, мягко ответил: «Мамуль, если ты решишь покончить жизнь самоубийством, то ты прославишься, поскольку наверняка будешь первой, кто сделал это из-за остеохондроза». Вот так, даже моя обострившаяся болезнь оставляла в нашей жизни какое-то место для юмора, хоть и был этот юмор все больше какой-то загробный.
На следующее утро после описываемого приступа меня ждало новое испытание. У меня развилось неприятие любой формы экрана, будь то экран компьютера или дисплей мобильного телефона. На выключенный ноутбук я едва могла смотреть, а о том, чтобы включить его, не было и речи. Что касается мобильного, я еле-еле могла прочитать короткое сообщение в WhatsApp и ответить на него, и это давалось мне ценой резкого обострения головной боли, вплоть до ощущения надвигающегося сумасшествия, причем время дня – утро или вечер – уже не играло роли. С печатным текстом на бумаге дела обстояли не намного лучше.
Характерно, что первая мысль, возникшая у меня после этого чудовищного открытия, была: «Это конец. Я не смогу больше работать». Сейчас эта реакция кажется удивительной, но тогда именно такое следствие моей болезни страшило меня больше всего.
Что же, мне оставалось только поставить точку в игре, и я – собравшись с силами для того, чтобы просто взять в руки мобильный телефон – позвонила своему начальнику и сообщила, что немедленно увольняюсь. На вопрос, что именно подвигло меня к столь скоропостижному решению, я разрыдалась и рассказала ему о своем состоянии. Мы всегда состояли с моим начальником в доверительных отношениях.
Терпеливо выслушав меня, Слава сказал:
– Оля, тебе никуда не надо увольняться, а следует обратиться к психотерапевту…
Я перебила его, не дослушав окончания фразы:
– Знаешь, Славочка, я, конечно, наверное, уже законченный псих, но я не верю во все эти фрейдистские игры, типа «ложитесь на кушетку, расскажите мне о своей жизни, какие у вас отношения с родителями и прочее». У меня в жизни все прекрасно, но при этом просто адски болит голова, вот и вся моя проблема.
Слава выслушал мою тираду и спокойно продолжил:
– Тебе не нужны кушетка и фрейдистские игры, тебе нужны таблетки – антидепрессанты там, транквилизаторы и прочее, врач разберется, и тебе нужен такой врач, который сможет тебе их выписать.
– Слава, ты что, хочешь подсадить меня на наркотики?!! Никогда в жизни я не принимала никаких
– Оля, антидепрессанты – это не наркотики. Поверь, многие вполне нормальные и успешные люди их принимают. Я дам тебе контакты хорошего психотерапевта, своего врача, и ты сможешь записаться к ней на прием и все с ней обговорить.
Я оторопела: «Ну если уж в Моссовете!..» Если мой начальник, всегда собранный и выдержанный, обращается к психотерапевту! Может, подумала я, мне действительно нужен психотерапевт, и – чем черт не шутит – он сможет мне помочь? Я уже согласна была и на таблетки, готовая ухватиться за любую соломинку, способную спасти меня в ситуации, которую я на тот момент считала абсолютно уникальной и неразрешимой.
Я буду всегда бесконечно признательна Славе за то, что он не только не подписал мое заявление об уходе, но и убедил меня обратиться – впервые в моей жизни – за помощью к психотерапевту. Более ранние подобные попытки других близких мне людей никогда не увенчивались успехом. Что же, всему свое время.