Успеть до захода солнца

Она уловила движение и увидела женщину, появившуюся в дверях. Примерно одного возраста с Морин, со строго поджатыми губами и короткими, пепельными волосами.

Сиделка, подумала Бодин и забеспокоилась, что перешла черту допустимого. Но женщина кивнула.

– Я считаю, что ты действительно молодец, – закончила Бодин и увидела, что в глазах Элис что-то промелькнуло. Так бывало, когда она пыталась что-то обдумать.

– Женщины слабые.

– Некоторые люди слабые. Ты – нет. Пожалуй, ты самая сильная женщина, каких я знаю.

Элис наклонила голову и сгорбилась, но Бодин уловила ее слабую улыбку.

– Я вяжу шарф. Клементина печет печенье. Сестра…

Она осеклась и вскрикнула, когда из прихожей появился Коллен.

Черт побери, подумала Бодин. Ей надо было сбегать к нему и предупредить, чтобы не заходил на кухню.

– Доброе утро. – Коллен остановился у двери. – Я пришел клянчить завтрак. Это твое знаменитое печенье на пахте, Клементина?

– Оно самое. У тебя чистые руки?

– Нормальные. А вы, должно быть, мисс Элис. – Он говорил легко и таким тоном, каким обычно разговаривал с нервной лошадью; Бодин слышала это много раз. – Рад познакомиться, мэм.

– Один из сыновей, один из сыновей сестры.

– Почетный сын. – Голос Морин, возможно, прозвучал на несколько тонов бодрее, чем нужно, но он остановил беспокойные руки Элис. – Это Коллен. Он нам почти родной. Он хороший мальчик, Элис.

– Мужчина. Он не мальчик. – Элис похлопала себя по щеке.

В ответ Коллен потер свою щеку.

– Я забыл сегодня утром побриться. Совсем выскочило из головы.

– А вы вяжете что-то красивое. Моя сестра вяжет на спицах. Я не удивлюсь, если она свяжет настоящий дом.

– Дом нельзя связать. Я вяжу крючком. Я вяжу шарф.

– Если ты хочешь что-нибудь получить на этой кухне, иди сюда и смой с рук лошадиный запах, – приказала Клементина, нарезая печенье. – Завтрак скоро будет готов.

– Да, мэм.

– Она говорит мужчине, что ему делать, – удивленно прошептала Элис, повернувшись к Бодин.

– Она всем нам это говорит.

– Я помыла руки.

С увлажнившимися глазами Клементина кивнула Элис:

– Тогда ты получишь свой завтрак.

Послышался стук ног по ступенькам, и Элис снова вздрогнула. Бодин положила ей руку на плечо.

В кухню влетел Рори, радостный как щенок, волосы еще влажные, лицо свежевыбритое.

– Проспал. Тут чертовски хорошо пахнет. Я бы…

Он заметил женщину, сидевшую за столом рядом с Бодин. Как и все остальные в семье, он отличался вежливостью. К тому же Рори был по своей сути коммерсантом. Он немедленно изобразил ослепительную улыбку:

– Доброе утро, Элис. У меня пока не было возможности познакомиться с тобой. Я Рори.

Элис открыла рот. Бодин услышала два быстрых вздоха, а потом лицо Элис озарилось безмерной радостью. Пожалуй, даже чем-то большим, чем радостью.

– Рори. Рори. – Она смеялась, а по ее щекам текли слезы. Она вскочила из-за стола и бросилась к нему. – Мой мальчик. Мой Рори.

Неловко похлопав Элис по спине, парень в шоке уставился на мать.

– Это мой младший, Элис, – осторожно сказала Морин. – Это мой сын Рори.

– Мой Рори. – Элис немного отодвинулась, взглянула на его лицо и погладила по щеке. – Глядите, какой красивый. Ты был таким красивым малышом, таким красивым мальчиком. Теперь ты тоже красивый. Такой большой! Такой высокий! Мама больше не может покачать тебя на руках, сыночек.

– Э…

– Элис, – сказала сиделка ровным тоном. – Это сын твоей сестры, твой племянник.

– Нет. Нет. – Элис снова вцепилась в него. – Мой сынок. Он Рори. Не забирайте его у меня. Я никому не позволю забрать его снова.

– Я никуда и не собираюсь, – сказал ей Рори. – Все нормально.

– Я молилась за моих детей. За Кору, и Фэнси, и Рори, и Лили, и Морин, и Сару, и за Бенджамина, хотя он пошел прямо на небо. Рори, ты знаешь, где они, где мои другие дети? Мои девочки?

– Нет. Мне жаль. Ты сядь, хорошо?

– Я вяжу тебе шарф, он зеленый. У моего Рори зеленые глаза.

– Он красивый. Он правда красивый. – Рори снова посмотрел на мать.

Бодин встала. Она пошла к задней лестнице, чтобы обнять и утешить рыдавшую Кору.

Он проболел, как собака, целую неделю. Он еле-еле сползал с кровати, чтобы сделать свои дела, принять лекарство или открыть консервы и поесть.

Он весь горел, его бросало в жар и в холод, но хуже всего был разрывавший грудь кашель. Приступы мешали дышать, сковывали грудь и совершенно лишали сил. Вязкая, желтая слизь, извергавшаяся из легких, обжигала горло.

Лежа на мокрых от пота простынях, он проклинал Эстер, обвиняя в своих бедах.

Вот он поправится и разыщет ее. Разыщет и забьет без всякой пощады, как собаку. Она недостойна честной пули.

Но пока, если даже он и ухитрялся простоять на ногах больше пары минут, кашель все равно валил его на колени.

Наконец он нашел в себе силы выползти на улицу и увидел полуживую собаку. Он швырнул ей в ведро еды. В другое ведро он накачал воды, и это вызвало свирепый приступ кашля. Выплюнув кровавую слизь, дыша со свистом, он пошел проведать корову.