Успеть. Поэма о живых душах

Только сейчас Галатин заметил, что к приборной панели прикреплен небольшой иконостас. С одной стороны, ближе к рулю, три иконки в золотых пластиковых окладах, а с отступом от них, но такого же размера, Сталин.

Ох, не надо про это говорить, подумал Галатин. Ничего хорошего не выйдет, вместо спокойной дороги получится дискуссионный клуб на двоих, бессмысленный нервный спор с заведомым проигрышем Галатина: сталинистов переубедить невозможно, он давно это знает.

Но слишком часто Галатин поступал во вред себе, когда его что-то сильно задевало, не удержался и сейчас.

— Раньше, я помню, шофера Сталина на лобовые стекла вешали, что же ты постеснялся? — спросил он, нечувствительно перейдя на ты, хотел исправиться, но не успел, потому что Виталий ответил тем же.

— Прямо ты меня уел, Василь Русланыч! Думаешь, стесняюсь? Вешал я на лобовое стекло, только какой-то пидор мне камнем запустил. Подло, ночью, машина на стоянке была, прихожу утром, а там… Что, не нравится?

— Нравится, не нравится, каждый имеет право на свое мнение, — уклонился Галатин. — Просто интересно, чем он тебе угодил?

— Мне ничем, а страну построил.

— На костях.

— А ни на чем другом и не строится. И Петр Великий на костях Петербург построил, а не построил бы, что бы там было? Финны или шведы. И Грозный на костях Русь создал. Зато втрое увеличил территорию.

— Ясно. Значит, цель не количество людей увеличить, счастливых желательно, а количество территории увеличить? Пусть нас меньше, но земли больше?

Галатину казалось, что этот аргумент неоспорим, но рано радовался.

— Я много чего слушаю, пока езжу, — сказал Виталий. — И за, и против. И что ты говоришь насчет людей и территории, тоже слышал. И думал, сперва, что как бы логика тут в наличии. Но есть такой историк… — Виталий назвал имя человека, известного своей неутомимой защитой российского величия и оправданием пролитой крови, — он мне все объяснил. Да, мы, когда расширялись, много людей положили. Но если бы не расширились, нас бы вообще давно не было. Совсем. Вот тебе и выбор. Логично?

— А расшириться и людей сохранить — никак?

— Никак. Так не бывает.

— Ну хорошо, — согласился Галатин. — Расширение, войны — вопрос спорный. Но когда без всякого расширения Сталин миллионы уничтожил, это тоже правильно?

— Может, и неправильно, но необходимо.

— Почему?

— А потому, что с нами иначе нельзя.

Галатин даже тихонько присвистнул, покачав головой.

— Чего такое? — спросил Виталий с веселым вызовом, с явным желанием продолжать разговор.

— Поразил ты меня. Другие на кого-то валят, а ты говоришь — с нами. То есть — и с тобой?

— И со мной. Я вот тебе расскажу. Мне когда семнадцать было, я связался с одной компанией. Вроде бы как торговля, на самом деле криминал. То есть они торгуют, да, но торгуют отжатым, не своим. Ну, и водочка, девочки, наркота. Входит в стоимость. И я к ним прибился. А у меня был брат, почему говорю был — умер, водянка обнаружилась. Старше меня на семнадцать лет, у нас отец один, а мамы разные. Он был мент, милиционер. И как-то он узнал, с кем я задружился. Один раз иду, он останавливается на машине — не ментовской, своей. Прокатимся? Прокатимся. Он везет меня в свой гараж и мудохает до полусмерти. Спрашивает: торчишь? Я говорю: нет. Он по морде: не врать, торчишь или нет? Признаюсь: так, по чуть-чуть, не в себя. Он опять по морде. И запирает меня в гараже, и не просто в гараже, а у него там был погреб с двойной крышкой. Но вытяжка была, дышать можно. И бачок с водой, сухари, консервы. Не обожраться, но жить можно. Я там неделю сидел. Поломало немного, но не сказать, чтобы прямо страшный отходняк, терпимо. Воняло только. Параша была с крышкой, но все равно попахивало. Через неделю он пришел: все понял? Да, понял, спасибо. Причем я от души ему спасибо сказал, потому что, если честно, сам уже волновался, что подсел на всякую дрянь, на ханку эту поганую, на травку, на много чего. И стал человеком, и брату по гроб жизни благодарен. Вот поэтому я и говорю — с нами иначе нельзя.

— А если по закону?

— Это как? Чтобы брат меня в отдел отвез, сдал своим ментам, чтобы мне срок впаяли, ты это имеешь в виду? Отвечаю: на зоне я бы окончательно пропал. Нормальными оттуда не возвращаются. Там же сразу человека на зуб пробуют, а я был парнишка дерзкий. Или меня бы до смерти забили, или приняли бы за своего, а раз свой, то живи так, как они. И получился бы из меня рецидивист. Вот тебе и по закону.

— Допустим, — размышлял вслух Галатин. — Допустим, если человек ведет себя неправильно, с ним можно неформально. Как говорится, без суда и следствия. А если человек ни в чем не виноват, а его хватают? Скажешь, не было при Сталине такого?

— Не было. Любой в чем-то виноват, потому что в каждом есть говнецо. И Сталин это понимал и говнецо вытравлял, как умел. Без всякой выгоды для себя, не то, что нынешние. Сейчас своих не трогают, отсюда и коррупция, а Сталин даже друзей сажал. Беспощадно. Потому что один закон для всех.

— Или одно для всех беззаконие.