Читаем Успеть. Поэма о живых душах полностью

И смотрела, как отец раздевается и разувается.

— Спасибо вам, Людмила Васильевна, до свидания, — сказал Антон.

— Идти, что ли? — уточнила она.

— Ну да, я же дома.

— Но потом-то уедете или как?

— Останусь.

— Мне Настя сказала ее дождаться.

— Она не знала, что я приеду. Я приехал, дожидаться не надо.

— Нехорошо получится. Я ей тогда позвоню.

— Зачем?

Людмила Васильевна, не ответив, достала из кармана цветастого байкового халата телефон.

— Настюш, тут Антон приехал, мне как, дождаться или что?

Выслушала ответ, сказала:

— Поняла, хорошо.

И сообщила Антону:

— Просит подождать.

— Послушайте, Людмила Васильевна… — начал было Антон, но тут же — звонок Насти.

— Что за дела? — спросила она. — Ты зачем там?

— К дочери приехал.

Алиса в двери шевельнулась и хмыкнула: ей было смешно, что о ней говорят в третьем лице.

— Зачем?

— Повидаться.

— Митя рассказал, как у вас все прошло, если ты что-то задумал, предупреждаю: даже не пробуй.

— Ну да, ну да. В тюрьму посадить, убить.

— Алиса там? Слышит тебя?

— Да, но не думаю, что поняла.

— Все она понимает, и ты это знаешь. Ты мужик или нет, ты можешь пока ничего не обсуждать при ней? Я скоро буду.

— Не волнуйся, ничего лишнего. И у тебя осведомительница тут, если что, доложит.

— Вот именно!

Антон, закончив разговор, с улыбкой посмотрел на Алису и развел руками: извини, что при тебе пришлось вести такие разговоры.

А Людмила Васильевна обиделась:

— Я извиняюсь, Антон, но вы не надо меня такими формулировками называть. Я тут не осведомляюсь, а работаю, хотя и по-соседски. И к вам я хорошо отношусь, но Настя тоже имеет право быть в курсе, учитывая, что у вас ситуация неоднозначная, я сама не хочу к вам тут присутствие иметь, но уж так получается!

И всосала в рот воздух вместе со скопившейся во время длинной речи влагой.

Антон прошел в зал, сел на диван, а Алиса устроилась с ногами в кресле. Людмила Васильевна поместилась в другое кресло, в углу, под торшером и, надев огромные очки, взялась за прерванную работу — подшивала лямку-держатель к полотенцу. Работая, посматривала на панель телевизора, висящую на стене. В кухне обычно тоже включен телевизор. И в квартире Людмилы Васильевны, Антон как-то заходил к ней, устранял с помощью вантуза засор в ванной, тоже два телевизора, в кухне и комнате. Для многих современных людей телевизор стал чем-то вроде аквариума, они редко сидят и целенаправленно смотрят его, но он, как и аквариум, создает ощущение какой-то жизни рядом с тобой, какого-то движения, и ты не чувствуешь себя одиноким.

Сейчас в телевизоре обсуждали красивенькую молоденькую девушку, показывали ее фотографии — то на яхте с толстым господином, то в клубе с молодым человеком сомнительной ориентации — у него были накрашены глаза и губы, то на широкой постели, где она лежала голая, спиной к камере. Наверное, это была юная грешница, брачная аферистка или любовница за деньги; собравшиеся в студии гневно осуждали ее, обвиняли в чем-то, девушка отнюдь не оправдывалась, напротив, выглядела уверенной и самодовольной. Один только раз вспылила, отчитывая какую-то багровую от возмущения толстощекую тетку, и вид у девушки в этот момент был такой, будто ее незаслуженно оскорбили (да, троих обманула и пятерых ограбила, но что я чужого котенка с лестницы сбросила — неправда ваша!), и девушка даже глаза, взмокшие от обиды, трогательно вытерла ладошкой, но тут же после этого заулыбалась и пришла опять в превосходное расположение духа. Она наслаждалась тем, что в центре внимания, что ее видит вся страна, ее веселил бессильный гнев аудитории. Публика сидела на расстоянии друг от друга, некоторые были в масках, и это придавало судилищу одновременно и зловещий, и комический вид.

Всего-то ничего Антон жил вне дома, а комната казалась какой-то иной, не такой, как раньше, хотя ничего не изменилось. Изменился сам Антон, был хозяином, стал гостем, а гости иначе на все смотрят и иначе все оценивают. Обои, казавшиеся голубоватыми, выявились серым оттенком, шторы старомодные, тяжеловесные, плинтуса надо было прибить или приклеить не пластиковые, а деревянные — соединительные уголки пластиковых кособочатся, отстают, зияют щелями…

При Людмиле Васильевне говорить ни о чем не хотелось. Минут пять прошло, а Антон молчал, и Алиса молчала, и Людмила Васильевна молчала, только иногда неодобрительно качала головой, осуждая происходящее в телевизоре.

Алиса вдруг встала и пошла в свою комнату.

Пошел за нею и Антон.

Вошли, Алиса закрыла двери и повернула защелку замка.

— Мама велела, чтобы ты не закрывалась! — закричала Людмила Васильевна.

— Достала, — прошептала Алиса отцу. — Я закрываюсь, а она стоит и подслушивает, что говорю. Будто я написать не могу.

Алиса устроилась на кровати, где у нее были телефон, планшет, наушники, провода зарядок, а Антон сел за ее стол. Вспомнил, как собирал этот стол, у которого все детали были отдельно, и один из полозков для ящика Антон привинтил неправильно, пришлось перевинчивать, тогда было досадно, даже немного злился на себя и на конструкторов мебели, а сейчас — приятно вспомнить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее