Но что, если мы покончим с этой игрой в кошки-мышки и открыто представимся своим ничего не подозревающим союзникам? В полном разоблачении надобности нет. Можно не объявлять о себе во всеуслышание перед невежественными людскими массами, а вступить в контакт лишь с немногими избранными. Допустим, не с малазийским правительством, а с каким-нибудь другим, «в изгнании», работающим в этом регионе. Поблизости обязательно должны находиться зоны безопасности, аналогичные нашей, и с какими-нибудь лидерами людей наверняка получилось бы достичь взаимопонимания. Мы бы и не просили многого, лишь права вести охоту, как раньше. Вожди гомо сапиенс никогда не брезговали жертвами среди своих соплеменников. Мы могли бы обговорить четкие правила охоты; например, отлавливать только тех беженцев, которые в водовороте войны потеряли все и которым нечего терять. Кто будет их оплакивать, да и вообще заметит исчезновение? Более того, среди людей наверняка нашлись бы желающие пойти на смерть добровольно. В самопожертвовании для светляков нет ничего нового. Некоторые, наверное, были бы даже горды в буквальном смысле пролить кровь во имя человечества. Сочли бы люди такую цену слишком высокой для спасения своего вида? И насколько рискованно для нас самих было бы открыть карты перед ними? Как и в случае с первым табу, я не знаю случаев, чтобы кто-то осмелился нарушить и этот неписаный закон. Утешением, хотя и слабым, служит лишь то, что трусость присуща не только нашему виду. За свою жизнь я повидал многих, как по эту, так и по ту сторону тьмы, коим не хватало храбрости поставить под сомнение собственные убеждения. Теперь я и себя причисляю к числу таких слабаков, которые страшатся спросить себя: «А почему бы и нет?», предпочитая туманной перспективе полное забвение.
В день, когда пал Перай, я не видел снов. Перай был крупнейшим скоплением лагерей беженцев в зоне безопасности Пенанга, из-за чего многие из нас обосновались прямо на противоположном берегу реки Баттерворт. Там, на основной территории зоны, добывать пищу было гораздо легче, чем на острове, где правительство ввело комендантский час. Именно Перай служил нам опорой, ежедневно питая кровью перед ночными схватками. Но служил он опорой и для людей, оставаясь последним центром производства военного снаряжения.
Когда началась атака, я крепко спал после своей самой ожесточенной схватки за последнее время. Ночью три десятка наших украдкой перебрались через защитную стену светляков вдоль узкого участка реки Джуру и нанесли удар в самое сердце огромного скопища полутрупов на подступах к Ток-Панждангу. Возвратились мы до крайности измотанные и опустошенные, так как ни на йоту не смогли приостановить продвижение мертвецов. Сквозь тонкие стены нашей экспроприированной квартиры мы слышали их коллективное завывание, разносимое утренним бризом.
– Завтрашней ночью все будет иначе, – заверила меня Лейла. – Джуру по-прежнему служит естественным барьером для светляков, а стена, которую они продолжают строить, с каждым днем становится все выше.
Нельзя сказать, что она меня убедила, но я был слишком утомлен, чтобы возражать. Мы упали в объятия друг друга и провалились в сон, еще не зная, какую бурю принесет с собой новый день.
Я проснулся кувыркающимся в воздухе, когда меня ударной волной отбросило к дальней стене спальни. Спустя мгновение кожу будто обожгло раскаленным добела железом. Взрывом выбило окна, и осколки стекла насквозь продырявили затемняющие шторы. Ослепленный проникшим внутрь дневным светом, с дымящимися ранами, я принялся кататься по полу, судорожно пытаясь нащупать руками Лейлу. Но Лейла нашла меня первой – притянула к себе за пояс и прикрыла плечом.
– Не сопротивляйся! – крикнула она и набросила мне на голову мантию.
Прыжок, звук разбивающегося стекла, и вот мы уже на бетонном полу шестью этажами ниже. Вскочив, Лейла с быстротой молнии сразу куда-то умчалась – я лишь слышал разносящиеся эхом звуки ее шагов по морю стеклянных осколков.
– Что… – только и смог прохрипеть я.
– Фабрики! – крикнула Лейла. – Пожар, какое-то происшествие… Они здесь! Они повсюду!
Я почувствовал запах ее обгорелой кожи. Насколько сильно она подверглась воздействию солнечного света? Сколько времени есть еще в запасе, прежде чем она сгорит полностью? Три секунды, пока ее не было, показались мне вечностью. Но вот я снова почувствовал ускорение прыжка. Миг, и мы ныряем в прохладную воду. Лейла моментально выпускает меня из рук.