Успокой моё сердце (СИ)

А что творилось в газетах! Ну неужели людям больше не о чем писать? Ураганы в Бразилии, снегопад в Сахаре, война в Ливии и землетрясения в Индии – мало новостей? Нет же, на каждой полосе, как назло, крупным планом красовался нечеткий из-за качества первой и единственной найденной СМИ фотографии портрет Эдварда. И заголовки были самые различные, вплоть до сумасшедших глупостей. К тому же, тот тут, то там объявлялся истинный Изумрудный Наркобарон, утверждающий, что никуда он не пропал и совсем скоро вернется. А пока велит…

…Кончилось все тем, что мы перестали покидать пределы нашего дома, буквально запершись изнутри. Случайные встречи и опознавания никому были не нужны. Тем более, нам было, чем заняться.

…Если честно, я всегда думала, что для меня будет тяжело жить обычной жизнью… само это понятие изжило себя за годы существования рядом с Кашалотом. Однако, на удивление, у меня все получилось прекрасно. После его смерти я почувствовала такую свободу, что ни одну более жизнь – даже если бы она была до сумасшествия сложной – не назвала бы таковой. У меня ведь есть все, что нужно. И я все умею, все могу… мне есть ради кого стараться – а это главное.

Это же было приоритетом, целью, путеводной звездой Эдварда. Только для него все оказалось в разы тяжелее…

Нет, первые две недели все было просто потрясающе – солнце, океан, купания, замки, блинчики и омлеты, сказки на ночь… а потом все покатилось вверх дном. Он не мог понять, что дальше делать. Он пытался отыскать свое место, но никак не мог найти.

Эдвард жаловался мне, что ничем не в состоянии заниматься. Нет той работы, какая бы подошла ему, какую бы он осилил – кроме той, в которой столько лет жил и в которой достиг такого успеха. Мафия въелась ему под кожу точно так же, как мне Джеймс. Только вот с кончиной Лорена ушла и сдержанность, скованность – пусть и не сразу, пусть постепенно, но, все же, ушла и окончательно – а мафия так сразу его не отпустила.

…Он просыпался ночами от кошмаров, о которых, несмотря на все уговоры, говорить отказывался, он плакал днем, прячась от нас с Джерри где-нибудь в дальнем уголке сада, а когда становилось совсем невмоготу, брал машину, подгоняемую Диего или Саро, и уезжал куда глаза глядят. Проводники говорили мне, что его излюбленный маршрут – к вершине горы. Там уж думать никто не мешает…

Мне так хотелось ему помочь… до умопомрачения, до рванья волос на голове от беспомощности. Это ужасное время, казалось, никогда не кончится – такая желанная сказка, Чили, Сантьяго, свобода – обернулись таким ужасом…

Джером постоянно спрашивал меня, где папа и что он делает, почему мы не купаемся, как раньше, втроем, почему?..

Но депрессия, как ни странно, уничтожила себя сама. В тот самый день, когда по телевидению (я готовила жаркое на кухне, а Джерри лепил фигурки из цветного пластилина за обеденным столом) показали небезызвестный сюжет о человеке, построившем и себя, и свое дело на костях. В рамках программы «Борьба с наркоманией» американцы проводили подсчет, кто достиг самого настоящего процветания в сей отрасли… понятно, кто.

Как только он увидел свое фото, как только прочел заголовок, и ведущий открыл рот, дабы, картавя мелодичный итальянский, произнести его имя, Эдвард, с остервенением рыкнув, выключил телевизор. Чудом не разбил после…

И газеты, и журналы, и эти тв-выпуски все же, несмотря на свою надоедливость и безостановочность, сделали доброе дело: они вернули нам папу. Каллен снова стал тем, кем был прежде.

Позже он поделился со мной, что та программа помогла понять ему, что именно он оставил за спиной. В тот момент мафия и отпустила…

- Я помою, - почти автоматически говорю, услышав шум опускающейся в раковину посуды. Сегодня у меня день воспоминаний. Никак не могу вернуться в реальность окончательно. Она-то ведь куда лучше!

Эдвард, появляясь из-за спины, благодарно улыбается.

- Спасибо.

- Не за что, - пожимаю плечами, мотнув головой. С ориентацией все ещё проблемы.

- Поехали! – откуда-то из глубины дома раздается звонкий голосок Джерома. Как же здорово слышать его полную, правильную и бесконечную речь. Даже если он снова начнет пересказывать мне все, что когда-либо видел и слышал (а так было достаточно долгое время, когда у него, наконец, стало получаться говорить целыми фразами и даже предложениями), я сяду и буду внимательно слушать. Молчание отвратительно. Про молчание хочу навсегда забыть.

- Поехали-поехали, - рассеяно бормочет Эдвард, забирая с кухонной стойки ключи от машины, - Белла, ты не злишься на меня?

- За что? - отворачиваюсь от раковины, удивленно на него взглянув.

Мужчина вздыхает, возвращаясь ко мне. Нежно обнимает.

- Я обещаю, я свожу тебя посмотреть на обезьянок.

- Ты о зоопарке? Ну что ты, ничего страшного, - улыбаюсь, чмокнув его в ответ, - вам полезно провести время вместе перед тем, как Джером пойдет в школу…

- Школа… не напоминай.

- Папа-папа, что же ты делаешь с тягой ребенка к знаниям?

- В следующем году, а? Тебе не кажется, что так будет лучше?