Читаем Успокой моё сердце (СИ) полностью

«Не приступ – уже хорошо», - твержу я себе, разглядывая побледневшую кожу и ровный ряд морщин. Самая страшная догадка не оправдалась.

- Эдвард, - зову его, стараясь сделать голос как можно более ласковым, - пойдем спать, хорошо? Джером нас ждет.

…Впервые в жизни упоминание малыша не исправляет ситуацию, не позволяет сделать её лучше, терпимее, а наоборот, усугубляет.

Шумно выдохнув, мужчина стискивает зубы.

- Прекрати постоянно пытаться уложить меня в постель! – с очевидной злостью выплевывает он. - Утро вечера не мудренее. Никогда не было.

- Тогда зачем ты меня звал? – поворот, который принимает наш диалог, меня совершенно не устраивает. Не сдерживаюсь, раздраженно задавая свой вопрос.

Эдвард застывает. Как резко осажденный ребенок, замолкает.

Правда, ненадолго…

- Иди куда хочешь, - рявкает, отворачиваясь обратно, - убирайся!

Дело – дрянь.

- Я не хочу никуда уходить, - осторожно сообщаю ему, пересиливая себя, но делая все-таки пару шагов по ледяной плитке. Слово – шаг, слово – шаг, слово…

- Я не хочу тебя видеть, - исправляет он, скрежетнув зубами, - возвращайся в спальню. Ночью надо спать.

- Ты собираешься делать это днем? – с робкой улыбкой спрашиваю, одновременно совершая то, на что вряд ли бы решилась в другое время. Чувствую что-то странное и непонятное, исходящее от мужчины. Что-то тяжелое… Подступаю к нему совсем близко, обоими руками обнимая за талию.

Не без удовольствия замечаю, что бледная кожа все ещё теплая, если прижиматься к ней так же сильно, как я.

- Я никуда не пойду, - бормочу я, уткнувшись лицом в мягкую материю, - ты хотел меня видеть, и я здесь. И я готова выслушать все, что ты хочешь рассказать.

Подобные слова его вдохновляют и успокаивают – насколько это возможно, конечно. Но, по крайней мере, Эдвард немного расслабляется. Минуту молчит. Минуту – на что-то решается (это выдает малость ускоренное дыхание), а затем поворачивается обратно ко мне.

Знакомое лицо сведено и нахмурено, губы и брови подрагивают. А по щекам… боже, двумя ровными, тонкими, прямыми дорожками сквозь трехдневную щетину текут настоящие слезы. Лунный свет прекрасно выделяет их мокрый след на остальной коже.

- Эй… - я придушенно бормочу, нахмурившись. Смотрю прямо в полыхающие малахитовые глаза, ища там хоть какой-то ответ. Хотя бы какое-то, даже самое неверное, самое глупое объяснение. – В чем дело, мой хороший?

Обращаюсь к нему так же, как к Джерри. Гляжу почти так же…

Не могу понять. Он же был веселым ещё два часа назад! Улыбался, шутил и хохотал от души, развлекал Джерома как мог и чем мог… Усомниться в его хорошем настроении было невозможно, и я была уверена, что таким хотя бы до завтра оно и останется! Даже когда вошла сюда, что угодно, но слезы – последнее, чего можно было ждать!

…Похоже, «хороший» служит для него последней каплей.

Рвано вздохнув, мужчина с невероятной силой прижимает меня к себе. Буквально душит в объятьях.

Зарывается лицом в волосы, посылая по коже тысячу крохотных иголочек, больно отзывающихся в самых разных уголках тела.

- Я не сумасшедший, - отчаянно шепчет он, яростно желая доказать мне это. Затаивает дыхание, подавляя всхлип, - я не схожу с ума, Белла…

- Конечно нет, - благо ответить удается без промедления, хотя слова Эдварда и вводят в самый настоящий ступор, - что за глупости?

- Я не выдумываю…

- Не выдумываешь, - эхом отзываюсь, осторожно разжимая его кулаки. Не вижу, есть ли на повязках кровь, но судя по оставшейся сухой поверхности – нет. Успела.

«Три-четыре дня, если не будете сжимать слишком сильно», - постараемся, доктор.

- Она правда… я правда… - Эдвард запинается в словах, тратя лишние секунды на частые вдохи. Проводит по моим волосам плотно сжатыми губами, зажмуриваясь со всей возможной силой.

- Ш-ш-ш, - пока ещё не понимаю, в чем дело, но так дальше явно продолжаться не может, - постарайся успокоиться. Все хорошо.

- Не хорошо! - мужчина почти выкрикивает эту фразу, сжав меня крепче, - ничуть, твою мать, не хорошо!

Оставляя в покое его ладони, обвиваю руками калленовскую шею. Глажу затылок мужчины, перебирая пальцами бронзовые волосы.

Молчу. Прикрыв глаза, слушаю его угасающие всхлипы.

Когда дышать становиться проще, Эдвард снова начинает говорить:

- Он считает меня сумасшедшим… считает, что я сам выдумываю боль.

- Кто считает? – недоуменно переспрашиваю я.

- Флинн, - ответ ещё хуже вопроса. Мои глаза сами собой распахиваются.

- Флинн?.. – не верю. Не могу поверить, что доктор такое сказал. Это в принципе невозможно. – Выдумываешь?..

- Лежу и выдумываю, - Каллен отрывисто кивает, со свистов втянув воздух - и ничего другого, в сущности, не происходит…

Замолкает. Дышит неровно и часто, словно задыхается…

- Ты тоже так думаешь? – вопрос - как ушат холодной воды. Застываю под его ледяными струями, поспешно расшифровывая значение.

Вот черт…

- Эдвард… я никогда такого не говорила, - мотаю головой, найдя, наконец, возможность сказать что-то вразумительное на его фразу. - Ну что ты!

Низко опуская голову, съеживаясь, он почти равняется ростом со мной. Кусая губы, повторяет, часто моргая:

- Я не схожу с ума!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Коварство и любовь
Коварство и любовь

После скандального развода с четвертой женой, принцессой Клевской, неукротимый Генрих VIII собрался жениться на прелестной фрейлине Ниссе Уиндхем… но в результате хитрой придворной интриги был вынужден выдать ее за человека, жестоко скомпрометировавшего девушку, – лихого и бесбашенного Вариана де Уинтера.Как ни странно, повеса Вариан оказался любящим и нежным мужем, но не успела новоиспеченная леди Уинтер поверить своему счастью, как молодые супруги поневоле оказались втянуты в новое хитросплетение дворцовых интриг. И на сей раз игра нешуточная, ведь ставка в ней – ни больше ни меньше чем жизни Вариана и Ниссы…Ранее книга выходила в русском переводе под названием «Вспомни меня, любовь».

Бертрис Смолл , Линда Рэндалл Уиздом , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер , Фридрих Шиллер

Любовные романы / Драматургия / Драматургия / Проза / Классическая проза