- А где, по-твоему, нам ещё спать? – подмигиваю, направляясь к каштановой двери. - Джерри будет недоволен, если мы останемся здесь.
Капля оптимизма внутри малахитов просвечивается. Боли меньше, страха – меньше. Догадываюсь, что это лишь начало длинного разговора, но…
Плевать. Я обещала Эдварду выслушать его столько, сколько потребуется и когда потребуется.
И сдержу слово.
А пока – в кровать. Уже поздно. Тем более, мы оба устали.
Пение птиц – один из лучших будильников, какой только можно представить. Нежными, мягкими переливами, приятными слуху, они пробираются в комнату вместе с солнцем, заполняя собой все её пространство.
Губы против воли изгибаются в улыбке, когда я открываю глаза, нежась под теплым одеялом. То, где я нахожусь сейчас, то, что сейчас происходит, просто идеально.
С левой стороны кровати, точно так же прижавшись к Эдварду, как я, спит Джерри, чьи взлохмаченные светлые волосы поблескивают от солнечных зайчиков. А правая часть – моя. Лежу на серой материи знакомой футболки, обвив её обладателя обеими руками. В этот раз переступаю все прежние границы и вместо плеча, которым я довольствовалась совсем недавно, забираю во владение большую часть груди. Судя по тому, как мерно она вздымается, мужчина ещё не проснулся.
Я скольжу взглядом по комнате. Темно-светлой, безопасной и спокойной. Теперешнее солнце – яркое, теплое – пробивается и сквозь затемненное окно, щедро одаривая черноту своими лучами. Не упускает из виду и цветные отпечатки ладоней на стене напротив кровати.
Продолжаю улыбаться, вспоминая, с каким усердием вчера Джером составлял эти своеобразные рисунки. Маленькие драгоценные камушки горели восторгом, который не передать словами. Быть может, стоит раскрасить все комнаты, раз малышу так нравится процесс?
Впрочем, место в сознании находится не только для радостных воспоминаний, связанных с этими отпечатками. Есть ещё кое-что другое… вчерашней ночью.
Я так до конца и не поняла, что именно сказал Флинн Эдварду, раз сумел так сильно его расстроить. Обрывки про «выдумывание боли» и прочие непонятные вещи были слишком сумбурны. Все, чего мне хотелось – успокоить его, унять слезы, а не докопаться до истины. В контрасте с проведенным вместе с нами днем он выглядел совсем разбитым и потерянным. Никогда не думала, что буду видеть его таким настолько часто… Неужели никто, кого я просила, не внемлет просьбе? Ничуть не пощадит?..
Негромко вздохнув, поворачиваю голову влево, утыкаясь носом в его грудь. Целую её, даже не задумываясь, могу ли, правильно ли делаю. Все слишком далеко зашло. Обратного пути нет и не будет – тем более, мне он не нужен.
- С пробуждением, - ни в его положении, ни в дыхании ничего не меняется, а оттого услышать баритон секундой позже я, мягко говоря, не ожидаю. Однако никакого страха или смущения не проскальзывает. Я тоже, как прежде, абсолютно спокойна.
- Доброе утро, - отзываюсь я, поднимая голову и встречаясь с малахитами. В них ни капли сонливости. Видимо, не спит он давным-давно. Наверное, так даже лучше…
- Что ты хочешь спросить? – вклиниваясь в мои размышления, интересуется Эдвард. Длинные пальцы прикасаются к волосам, убирая каждую прядку по отдельности мне за ухо. Ждет ответа.
- Это так очевидно?
Пальцы останавливаются. Едва успеваю заметить это, как другой рукой Каллен быстрым движением придвигает меня ближе к себе. Утыкаюсь лицом в его шею, когда розоватые губы чмокают лоб.
- Здесь все написано.
Посмеиваюсь от его непосредственности. Кажется, это одно из качеств мужчины, которое я люблю больше всех иных.
Тем не менее, интересующим вопросом я явно не сохраню её так долго, как хотелось бы.
- Вчера вечером ты говорил с Флинном?
Малахиты чуть щурятся.
- Да, - короткий и вполне ясный ответ.
- И что он сказал?
- Со вчерашнего дня диагноз не изменился, Изабелла, - безрадостно усмехнувшись, сообщает Каллен. – У тебя ведь не кратковременная память?
- Что значит «выдумываешь боль»? – не понимаю, правда. Не хочу портить утро, но, если не спрошу сейчас, не знаю, решусь ли позже. И не поздно будет ли позже…
- То, что потихоньку схожу с ума, и…
- Эдвард, прекрати, - осаждаю его, не давая закончить, - никто с ума не сходит. С тобой все в порядке.
- Не все так считают, - не соглашается мужчина, - обычно люди, когда слышат о человеке, у которого ничего болеть не может, но который бесконечно жалуется на эту самую боль, называют его именно этим словом.
- Он предложил тебе лечение без лекарств, верно? – осторожно интересуюсь, припоминая фразы, услышанные прошлым утром.
- Без наркотиков, – исправляет Каллен, – вещи лучше называть своими именами.
- И почему ты не хочешь рассмотреть его вариант? – не повышаю голос, помня о Джероме. Пока мы не договорили, лучше бы ему поспать…
- Потому что наркоман, - скалясь, Эдвард крепче стискивает пальцами мои плечи. Морщусь от несильной боли – все-таки синяки с воскресенья остались.
Мужчина с некоторым удивлением задирает рукав моей кофты, оглядывая поврежденную кожу. Бережно, едва касаясь, проводит по гематоме.
- Извини.
- Ничего страшного.