Успокой моё сердце (СИ)

- Папа?.. Папа… ПАПА! – его тон меняется за считанные секунды, пока переменяют друг друга эмоции удивления, недоумения, неверия, сомнения, а затем – восторга и радости. Малахиты вспыхивают северным сиянием ярче, чем когда-либо.

Вдохи-выдохи малыша становятся почти неслышными, но от того заветное слово с губ не пропадает.

Он не двигается, лишь зовет. Он плачет и зовет. Он смотрит жадно, не позволяя ни единой детали ускользнуть от своего взгляда.

И когда он ловит взгляд Каллена, вглядывающегося в стекло, но, судя по тому, что тот щурится, не находящего нас, широко, сквозь слезы, улыбается.

Джаспер говорит что-то, кивнув на внедорожник. По его губам тоже бродит улыбка.

Эдвард задает вопрос. Нетерпеливо ждет ответа, стремясь как можно скорее увидеть сына.

И получает. Его лицо, точь-в-точь как Джерома, наполняется восторженностью. Все напряжение в нем пропадает.

Глава охраны нажимает на кнопку… на этот раз щелчок снимает блокировку.

Не успевает пройти и минуты, как Эдвард материализуется из темноты возле двери. Открывает её, впуская холодный воздух внутрь…

Джером не дает папе опомниться и разглядеть себя. Не дает ни спросить что-то, ни сказать.

Кидается на шею, отпуская-таки меня.

К столь бурной реакции Эдвард оказывается готовым. С радостью забирает сына в объятья, стискивая пальцами его куртку, целуя волосы, прижимая, что есть мочи, к себе. Спинка Джерри, его головка скрываются под большими ладонями отца. Его почти не видно из-за темноты и того, как мастерски мужчина умудряется скрыть ребенка. Он держит его так, что в защищенности не приходится даже сомневаться. И не только потому, что скрыта физическая уязвимость. Из-за эмоциональности – пусть и невидимой на первый взгляд – тоже.

Ни разу при мне, даже после побега, даже после чертовых инъекций и хождений по краю пропасти, Эдвард не обнимал сына так. Так крепко. Так сильно. Так отчаянно.

Он знает, что дом взорван. И он знает, кого едва-едва не потерял.

- Белла, - Хейл неслышно раскрывает дверь с моей стороны, кивая на трассу. По-отечески улыбается.

Выхожу. Разумеется, выхожу. Я очень, очень соскучилась. И так же, думаю, испугалась, как и Каллены.

Эти три шага – мой скоростной рекорд. Не думала, что могу ходить так быстро.

Эдвард замечает меня, в очередной раз целуя сына. В малахитах, доверху наполненных, как и в их точной, маленькой копии, соленой влагой, пробегает новая искра восторга.

- Привет… - бормочу я, проглатывая вставший в горле комок, когда в тесный кружок объятий принимают и меня.

Обхватываю руками их обоих, утыкаясь лицом в грудь Каллена. От него пахнет ненавистным мне парфюмом. Его костюм донельзя черный – как на похоронах. И пальцы, подрагивающие, когда обнимают нас, точно нельзя назвать нежными…

Но какое же нам до этого есть дело? Сейчас? Когда он здесь?

- С возвращением… - шепчу ему, сквозь слезы, - с возвращением, scorpione.

*

Счастье, как было уже мной раньше замечено, неизмеримое одинаковыми величинами для всех понятие. Для кого-то оно заключается в чем-то большом и великом, в чем-то видимом и очевидном, а для кого-то - в чем-то, казалось бы, незначительном, в чем-то настолько малом, что не разглядеть, не сосредоточившись. Но при этом не менее ценным. Воистину ценным. Настолько, что все богатства мира меркнут в сравнении с этим.

Например, запах. Тот самый родной запах, способный внушить уверенность в положительном исходе в самой безвыходной ситуации, способный окрасить мир новыми красками, прогнав серость, и доказать, без возможности опровержения, что тот, кого ты любишь, рядом.

Например, голос. Любимый, нежный, с первой до последней нотки знакомый голос. Тот, в котором тебе известна каждая эмоция, каждая мысль. Тот, слыша который, можно пройти по раскаленным углям, переплыть ледяной океан, свернуть могучие вековые горы. Тот, ради которого можно пожертвовать собой и, не задумываясь, окунуться в самое адское пекло.

Например, руки. Защищающие, оберегающие, спасающие и вдохновляющие. Теплые. Нежные. Те, в каких хочешь оказаться в самой паршивой ситуации. Те, в каких ничего не страшно, даже если за окном взрывы, а собственное воображение устроило ночь просмотров лучших моментов твоих кошмаров. Те, где можно быть самим собой, не боясь отвержения и упреков. Где можно рассчитывать на понимание и помощь в любое время суток.

У меня все это есть. У меня есть и я, наверное, самый счастливый человек на свете после одного маленького мальчика, тоже наслаждающегося всеми тремя составляющими такого простого, но желанного счастья.

А все потому, что папа вернулся.

А все потому, что мне не нужно больше, кусая губы, считать гудки и загибать пальцы, проходя мыслями по датам с его отсутствием.

А все потому, что он в порядке. Что с ним ничего не случилось, и он смог, сумел вырваться из когтей, грозящих не оставить и мокрого места от всего, что в них попадется.

Потому, что он с нами. Словно бы ничего и не случилось.

Мы все втроем лежим на кровати в мотеле, в прежнем номере.

На тесной кровати с болотными простынями, на плоских подушках, в темной комнате, где ни лучика света…