А нам все равно. А нам ничего другого и не нужно.
Я слышу мерное дыхание Эдварда, я вижу его, я чувствую, что он рядом.
Я вижу, как преображается Джерри после того, как все точки с возвращением отца расставлены над «i». Его маленькое сердечко, в который раз сжимавшееся от невероятной боли, что ему в который раз приходилось терпеть, переступая, игнорируя и пряча её глубоко-глубоко внутри себя, более-менее успокоилось, едва он оказался рядом.
Я не спорю, что Эдварду было ничуть не легче пережить расставание. Я не спорю, что тяжело было нам всем. Слезы, отъезды, прощания, пожелания, неоднозначность происходящего и невозможность предсказать его – что же легкого?..
Но вместе, рядом, сообща – нет ничего невозможного. Теперь я знаю.
Я сегодня, несмотря на все то, что ещё предстоит пережить, перетерпеть и перенести, как никогда верю, знаю, что все будет в порядке. Не глупой фразе, должной унять слезы, а сильному и ясному убеждению от сознания.
Мы выберемся из этой ловушки.
Мы победим – и воображаемых врагов, и реальных.
Мы перешагнем пропасть играючи, не глядя вниз.
Мы будем счастливы – сто лет, двести, тысячу!
По-другому уже просто не может случиться…
По крайней мере, в объятьях Каллена мне только так и думается.
Я, усмехнувшись, поглаживаю пальцами ворот его рубашки. Черной, как ночь. Ещё ни разу костюм Эдварда не был настолько мрачным. От пиджака и до ботинок – сплошная тьма. И среди неё ярким пятном выделяется его белая кожа.
И пусть он вернулся измотанным, пусть, судя по фиолетовым кругам под глазами, точно не спал всю предыдущую ночь, пусть его пальцы до сих пор немного подрагивают, когда гладят Джерома, он все-таки вернулся.
- Что? – с интересом спрашивает мужчина, лениво перебирая пальцами мои волосы.
- Ты…
- Я?
- Ты, - широко улыбаюсь, расслабленно выдыхая. Поудобнее устраиваюсь на его плече, обнимая за талию, - я соскучилась.
Мне кажется, даже не глядя, что его взгляд теплеет.
- Я тоже соскучился, Belle. Если бы ты только знала, как я соскучился, - я получаю поцелуй в лоб, и теплое дыхание щекочет кожу. В его голосе успокоение и умиротворенность, он дышит ровно и спокойно, но все равно не заметить эмоций, скрывающихся за этими словами, невозможно.
- Откуда ты узнал? – тихо спрашиваю, освобождая левую руку из плена маленького ангела и прикасаясь к его щеке. Небритая щетина под пальцами является ещё одним неизбежным доказательством.
К тому же, этот разговор рано или поздно все равно состоится – к чему тянуть?
- Система безопасности, - его тон разом преображается, наполняясь сдержанностью, - «объект не найден» - сказала.
- Мы тебе звонили…
- Не на что было звонить, - Эдвард горько усмехается, сильнее потирая мои плечи пальцами, - телефон вышел из строя…
- Вышел из строя?
- Я его разбил.
Я, прикусив губу, поднимаю голову. Мои любимые глаза выглядят нахмуренными и грустными, но честными. Он говорит со мной открыто, ничего не утаивая. И я согласна на такие разговоры. Больше врать, приукрашать и сочинять нет смысла. В эти дни я прекрасно усвоила урок, что лишиться всего, чем дорожишь, всего, чем дышишь, можно очень легко и просто. На притворство просто нет времени.
- Мне жаль…
- Это мне жаль, - он глубоко вздыхает, качая головой, - это – моя ошибка. И впредь я ничего подобного не допущу.
Его слова вдохновляют и успокаивают, но их значение все же в состоянии огорчить.
- Ты сделал все, что был должен. Это случайность, - пробую уверить, хотя мудрое подсознание заранее подсказывает, что такая задача изначально обречена на провал.
- Ты хочешь, чтобы я отнесся к тому, что едва не потерял вас, как к «случайности»? – фыркает он. Недоумение сочится наружу ваттами.
- Я не хочу, чтобы ты осуждал себя… и чтобы уезжал, - признаюсь. Все же признаюсь. Минуту назад ведь клялась говорить без фальши.
- Я не уеду, - в уголках малахитов, прогоняя прежние чувства, затаилась нежность; с каждой секундой она все набирает обороты, - я больше никуда не уеду, моя девочка. Не бойся.
Он выдерживает короткую паузу, наблюдая за моим смущением, что затмевает даже удивление столь быстрым решением.
- Что-то не так? – от того, что его пальцы прикасаются к моей коже, она, похоже, краснеет лишь сильнее.
- Все так, - заверяю, мотнув головой. – Ты можешь… можешь ещё раз сказать?
Эдвард посмеивается, взъерошив мои волосы. Вся его грусть и удрученность испаряется сама собой.
- Могу, моя девочка, - повторяет, вгоняя меня в ещё большую краску, но притом позволяя разлиться по телу такому теплу, какого не найти больше нигде, не испытать ни от одной другой фразы.
Девочка… его девочка…
Эти слова совсем не похожи на восклицания и шепот Маркуса, не являются отражением голоса Лорена. Они – его. Всегда были его. И потому ни капли меня не пугают.
- Спасибо…
Эдвард ничего не отвечает. Только, хмыкнув, поправляет одеяло, подтягивая его к моим плечам. Укрывает, как и Джерома, до самой шеи.