Уссурийская метелица

– Отец, у меня к вам большая просьба, – обратился майор к Щукарю. – У нас там, на льду ещё один пострадавший. Не могли бы вы съездить за ним на своей лошади?

– Да как же? Вот те раз! Да я ж мигом!..

– Возьмите вот этого солдата, – майор кивнул на Урченко. – Он вам поможет запрячь. Очень способный человек.

– Это зачем? Это совсем не нужно. Я счас, я сам. Он пущай отдыхает. Вон, тоже какой взопревший.

Урченко, сняв шапку, был с потной головой.

– Ну что же, пусть сохнет, – майор отвернулся от него.

Щукарь засуетился у вешалки, надевая свой старенький, потемневший дочерна от времени овчинный полушубок. Наказывал жене:

– Уссуриюшка, ты тут подсуетись, ага. Я скоро. Это где ж ваш пострадавший?

– На косе, должно быть.

– Ага-ага, понял. Счас. Доставлю в живом виде, до-оставлю, ратанчика. А вы тут будьте, как дома. А вы, товарищ маёр, вы пройдите к комоду. Там-ка аптечка. Чо надо, там-ка. Берите. Уссуриюшка, подмогни товарищу маёру. Лицо-о, это такой орган. Не стесняйся, ага? – наказывал он майору.

Старик убежал.

Романов, уже успевший разуться на низкой скамеечке у окна, прошёл в шерстяных носках к старому комоду, который находился по другую сторону двери горницы. С него сошло напряжение, беспокойство за своих подчиненных, и он почувствовал, как он устал. В глазах плыли розовые круги, и, что самое неприятное – в желудке начались колики, и отдавать во рту горечью. Он морщился. Но больше от досады и боли на лице: надо же было так изрезаться! Он смотрел на себя в квадратное зеркальце в деревянной рамочке, висевшее над комодом.

Среди многочисленных порезов на лице, на щеке зияла широкая рана. Во рту ощущался вкус крови, он сплёвывал её на льду, когда бежал. Она скапливалась в полости рта то ли от ушиба, то ли стекло пропороло щеку насквозь. Майор со сдержанным стоном выдохнул из себя воздух, осматривая рану.

Уссурийка подала Романову комок ваты, пузырёк с йодом и поставила перед зеркалом чашку с тёплой водой. Сказала в лёгком поклоне:

– Товариш маёр сами помоет себе лицо или им помось?

– Спасибо. Сам.

Уссурийка вновь поклонилась и бесшумно отошла. Отошла к кухонному столу-тумбе, открыла дверцу и достала из него четверть. В ней была жидкость немного мутноватая. Хозяйка распечатала бутыль, из неё наполнила стакан наполовину. По помещению разлился сивушный запах самогона. У Славика в носу засвербело, и он зачесался. Слава потянул носом и невольно взглотнул вдруг подкативший к горлу комок слюны. Глаза заслезились, настолько неожиданным и приятным оказался этот дух, почти забытый, почти сказочный.

Уссурийка поставила на комод стакан с антибактерицидным средством, и сказала:

– Вам, товарищь маёр помось обработать лиса?

– Спасибо, я сам, – поблагодарил Романов, при этом с признательностью кивнул.

Китаянка с поклоном тихо удалилась, не поднимая глаз.

Командир обрабатывал лицо. Правая сторона, начиная от височной части до скулы, была в больших и мелких царапинах и порезах. В середине же щеки – рана была глубокой, содранная кожа завернулась книзу. Помочив ватку в стакане, он, сжав зубы от боли, обработал рану и приложил к ней содранную кожу. Другим кусочком сухой ваты прикрыл рану. Затем обработал и порезы, царапины. После этого попросил хозяйку прибинтовать ватные тампоны бинтом.

Романова тронула забота женщины, её предупредительность и внимательность. И он, глядя в зеркало, видел в нём не только своё обезображенное лицо, но и хозяйку. Наблюдал за ней, за её мягкими и тихими передвижениями, за тем, как она общалась с его солдатами, и невольно восхищался: насколько уважительное отношение к гостю, к человеку, воспитано в китаянке, хотелось верить, что это национальная черта и она присуща всему её народу.

Наверное, от неё, от китаяночки, и у Щукаря выработались такие же качества – доброжелательность и добродушие. Недаром говорят: с кем поведешься… К тому же Уссурийка была красива и по русским меркам, и по необычной диковатой азиатской красоте. Теперь понятно состояние иртышского казака в прошлом, который ради этой красавицы оставил свой край родной, оказавшись на берегу Уссури в военное лихолетье. Прошёл войну благополучно, а здесь оказался раненным в самое сердце. Прожил на Уссури двадцать лет, отдав свою жизнь любимой женщине, посвятив ей себя, подчинив свой нрав и характер, не оторвав её от исконных корней, от родины, на которой она могла бывать в недавнем прошлом, встречаться с близкими. Каково-то ей будет теперь?..

В одно из предыдущих своих посещений майор предупредил их, Щукаря и Уссурийку, о невозможности пересечения ими границы. Уссурийка выслушала его с покорным вниманием, согласно кивая. Отчего Романов и тогда и теперь испытывал перед ней неловкость. Но иначе поступить не мог. Не он был в том виват. Он предупредил их не только из соображений целостности государственной границы, но из соображения их личной безопасности – к русским и "обрусевшим" китайцам там, за границей, стали относиться крайне неуважительно, и от раздурившихся молодчиков всего можно было ожидать.

7