Уссурийская метелица

Морёнов наблюдал за хозяйкой. Женщин-китаянок он ещё не видел в русских семьях, на хозяйстве, полагал, что у них всё не так, не "по-русски". Однако приходил к мнению, ничего особенного: в тех же семейных традициях, с тем же укладом, при той же одежде. Единственное, что бросалось в глаза – это ее поведение, – она ходила по дому быстро, но бесшумно, если к кому-то обращалась, то с поклоном, если что-то делала, то мягко, без стука. Она никому не досаждала и в то же время успевала всем оказать внимание. Она была в конкретном месте и в тоже время как будто бы везде. От неё исходила какая-то аура тепла и заботы, и она как бы обвораживала. От женщины веяло чем-то родным, что Юрий всегда испытывал на себе дома и от этого чувствовал себя здесь уютно.

Может быть, это чувство возникло оттого, что соскучился по семейному уюту, по дому, по матери…

И ещё. Это касалось уже жилища: в нём не было ничего такого, что бы назойливо бросалось в глаза и напоминало посетителю о том, что это дом китайки, с многочисленными в нём статуэтками, бумажными дракончиками, шкатулками, исполненными под буддийские храмы, и прочие памятные вещицы. Возможно там, внутри дома, в горнице и есть что-то, но в прихожей, совмещенной с кухней, нет.

Лишь одна, пожалуй, особенность была, и то она касалась обоих жителей дома, как бы подчеркивая их инородность и в то же время их духовную общность – это два портрета: Сталина и Мао Дзе-дуна. Они висели на одной стене, между двумя окнами и в рамочках, самодельных, покрашенные в белую краску. Икон и прочих религиозных предметов не было, в отличие от русских деревенских домов.

Наконец, дед вкатился в дом вместе с морозными клубами.

– Во! Во, красота! Мороз-то, однако, крепчает, а? – говорил он, словно продолжал разговор, начатый ещё с домашними животными на дворе.

Дед снял с себя старую солдатскую шапку, нахлобучил её на деревянный штырь, вбитый в бревно на стене и служивший вместо вешалки. Сдернул с себя полушубок.

– Если так будет морозить, то нам с тобой, Уссуриюшка, дровишек-то не хватит, хе-хе-хе, – чему-то хохотнул. – Пойдём по сугробам тепло добывать, изгороди разбирать.

– Хозяин, не волнуйтесь, – сказал майор. – Дрова вам будут.

Майор Романов поднялся с лавки и прошёл к телефонному аппарату, чёрному, тяжелому, стоящему на комоде. Снял трубку и стал набирать номер.

По-мужски он был красив, лет сорока пяти, строен, среднего роста, однако, сухощавость и желтизна, наблюдательному человеку выдавали его недуг, который лет пятнадцать назад лёг поперёк его дороги в академию: для учебы язва желудка не пригодна, для службы – в самый раз. Притом в таких местах, где для неё самые благоприятные условия, вдали от поликлиник, больниц и санаториев.

Правда, тут судьба его пощадила – послала в жены терапевта. Благодаря такому счастливому совпадению, бывший курсант Алма-атинского высшего пограничного училища смог дослужиться до майора и не быть комиссованным. А бывшей студентке – не потерять квалификацию, имея при себе постоянного пациента (да ещё десятка три-четыре, а то и шесть, военнослужащих на заставах, куда заносила служба её благоверного). Теперь по прибытии пострадавших солдат на заставу ей, похоже, придётся продолжить практику и, как всегда благотворительно – больные на заставах не предусматривались, следовательно, и врачи. Все солдаты из стекла и металла.

– Дежурный по заставе, старший сержант Пелевин у аппарата, – услышал майор знакомый голос.

– Это майор Романов, Пелевин.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Киняпин уехал?

– Так точно, товарищ майор.

– Пелевин, вы не торопитесь с ответом. Пошлите кого-нибудь в гараж. Если Киняпин ещё не уехал, нагрузите в машину дрова и как можно больше.

– Слушаю. Товарищ майор, тут ваша жена.

– Дайте ей трубку. И пока я буду с ней разговаривать, выполняйте приказание.

– Есть! – ответил старший сержант, и в трубке послышался встревоженный голос жены.

– Юра, что случилось? Мне позвонил дежурный. Передал твою просьбу.

– Да, Валюша, приготовь всё необходимое. Похоже, будет тебе работа.

– Так что случилось?

– Машина под лед провалилась. Двое вымокли, одному ногу повредило. Ну и мне немножко досталось, – и, упреждая её возрастающее беспокойство, добавил: – Сильно не волнуйся. Но будь готова. Мы скоро.

Майор положил трубку.

Сидевшие вокруг стола солдаты одобрительно заулыбались, выражая удовлетворение действиям командира.

Щукарь же стоял посередине кухни и прихлопывал руками по бёдрам. Твердил растроганно:

– Товарищ маёр… Ах, товарищ маёр… Да как же… Да надо же ж… Я ж не думал, с языка скатилось…

– Ну, так не говори им много. Пригласай гостя к столу, пожалиста, – перебила его жена мягко.