Уссурийская метелица

– Ай, да! Чего ж это вы, товарищ маёр? Проходите, проходите. Садитесь к столику. Уссуриечка, где там-ка стопки да стаканчики? – засуетился дед, направляясь к висевшему на стене ящику, служившим посудным шкафчиком. – Вот те, Господи, людей ненароком обеспокоил. Вот надо ж, а? – приговаривал в явном смущении, отодвигая шторки и снимая с полочек всё, из чего можно пить: стаканы, стопки, фарфоровые кружечки тонкой китайской работы, и накладывал себе на руку, согнутую в локте.

Хозяйка вытряхнула из чугуна сваренную картошку в большую эмалированную миску и поставила её на средину стола. Поскольку на такое количество едоков посуды не хватало – тарелок и блюдец, – она сказала, извиняясь:

– Простите, пожалиста. Кому вилок не хватает, кушайте прямо с миски рукой.

Дед, разливая самогон по разнокалиберным емкостям, поддакивал жене:

– Картошечка, капусточка, огурчики, балычок, икорочка. А вот, по солдатским, по сто грамм… – Первый стакан подал майору. – Это вам, товарищ маёр. Отведайте! Эта на медку настойка. Пользительная, очень…

Следом за стаканом майора, он стал расставлять посуду с содержимым перед солдатами. Те, молча, следили за его действиями и украдкой посматривали на командира, подкашливали, взглатывая слюнки.

Старик налил себе и жене, которая тоже присела за уголок стола, скромно, поодаль.

Бабенков заворочался, обиженно засопел, потом дважды кашлянул, как бы напоминая присутствующим о своём существовании. Шепнул Юрию:

– А мы с тобой пролетаем, как фанера над Парижем.

Юрия начинал охватывать озноб. Он, как только пришли Потапов, Триполи, зарылся под шубы и был в полусонном забытьи, следил за происходящим слабо. Но заметил:

– А шоферам не положено.

– Ай! Я ж не за рулем!

Щукарь поднял чайную чашечку и весёлым ласковым взглядом обвёл застолье, редкое за многие годы и многолюдное. Он был рад ему. Но все сидели, ни к чему не прикасаясь.

– Товарищ маёр, прошу. Отведайте моей лечебной. Страсть как помогает от простуды, язвы и прочей халерии.

Майор скептически усмехнулся.

– От язвы?.. – спросил он.

– И от язвы, язви ее. Кхе-кхе… Ребятки, а вы чево? А?.. Не побрезгуйте, ратанчики… Вы вон чево седня натерпелись. Вам это дело само дело. Товарищ маёр?..

Солдаты смотрели на старика, как на Господа Бога – столь велико было искушение. Домашняя обстановка, нехитрое угощение на скорую и заботливую руку, вино и пережитые волнения, – всё сейчас просило утолить жажду. И, наверное, оттого, тишина, воцарившаяся над столом, казалась звенящей. И её могло осадить только одно слово – разрешаю! Не может быть, чтобы прозвучало обратное. В том просто не было бы логики.

Урченко сдержанно сопел, раздувал ноздри. Прокопенко, наклонившись на стол, ногтем мизинца чертил на нём какие-то узоры. Триполи нахмуренно молчал. Потапов мстительно усмехался, глядя на своего тёзку, и тоже взглатывал слюнки, но эти импульсы были повторением движения острого кадыка на круглой шее Урченко. Все ждали слово майора.

Романов поднял свой стакан, посмотрел на свет – янтарный, медовый цвет в нём, – поднёс к носу и легонько потянул в себя запах. Слегка покачал удовлетворенно головой.

– Да-а, приятный запах…

– А вы испейте, – сказал Щукарь, – пригубите.

– К сожалению, мне нельзя. – Майор поставил стакан обратно на стол.

У солдат поникли головы.

Бабуля злорадно шепнул Морёнову:

– Ха! Им тоже обломилось.

Юрий промолчал. Глаза его были прикрыты, и уголки их слезились.

– Эй! Ты чего, спишь что ли?

Морёнов вышел из забытья, им начала одолевать сонливость, голова наполнялась тяжестью.

– Чего тебе? – буркнул он и подкашлял, в горле першило, его перехватывало сухим кольцом.

– Я говорю, они тоже пролетели.

– Ну… и что?

– Да ты что?!. Не хочешь выпить?

Юрий хотел что-то ответить, но лень было разговаривать. Он накинул шубу на голову, пытаясь на тёплой печи отогреться.

Майор отодвинул стакан и сказал:

– Мне нельзя, к сожалению… Ну, а солдаты пусть выпьют.

– Вот и правильно! Сто граммов наркомовских, для поднятия духа бойцу не повредит… – поддержал Щукарь.

Пограничники оживились, облегченно выдохнули.

Урченко подхватил со стола стопку, а с чашки огурец, готовясь принять самогон и закусить обстоятельно, с сознанием дела. Глаза его увлажнились, складки от козелка уха до выступа скулы порозовели. В готовности он вытянул квадратный подбородок вперёд. Прокопенко, Триполи потянулись за чашками, Потапов за стаканом. Несмотря на разность емкостей, однако во все сосуды старик налил поровну, по булькам, в этом Щукарь, похоже, ещё был точен.

– Урченко, возьмите мой стакан и свою стопку, огурец, и подайте на печь. Или как, Бабенков, может, сюда спуститесь?

Слава от неожиданности поперхнулся слюной и закашлялся. Ребята засмеялись. Но он поднялся со скамьи.

Бабенкову дважды приглашение повторять не пришлось, он с проворством белки скатился вниз и присел к столу в длинных трусах и в майке.

– Отнесите Морёнову, Урченко, – повторил Романов.

– Есть, товарищ майор.