Установления и обычаи двора халифов

"Скрой то, что случилось, и не сообщай об этом никому из наших 'улама'[176]". Он потребовал другую из этих шаший, распорол ее, и в ней было то же, что и в первой. Он просмотрел все — та же картина. Он приказал мне принести денег в названной сумме, и, когда я принес их, он приказал отдать их в качестве садаки[177], сказав: "Принеси мне шашийу из тех, что [есть] у нас не от Насра". Я принес несколько [штук]. Он выбрал из них одну новую и надел ее, прибавив: "Наср сейчас будет стоять у ворот и увидит мою новую шашийу, он спросит тебя о ней, и, когда он [так] сделает, ты скажи ему: "Это одна из тех, что ты принес вчера. [Господин мой] приказал отдать тебе деньги, и, когда ты придешь снова, я отдам тебе их". Ты не должен давать никаких объяснений сверх этого". Рассказывал Тариф [дальше]: "Я вышел вместе с моим господином, а Наср — у ворот, как тот и рассчитывал. Наср спросил меня о шашийе. Я ответил, как было нужно, и мы отправились в резиденцию. Ал-Ма'мун пригласил катибов и ка'идов, и среди тех, кто вошел, был Фарадж. Катибы пустились в рассуждения о том, о чем они постоянно говорили, и Фарадж задел моего хозяина чем-то в этом разговоре. Они пререкались и повздорили, и Фарадж сказал ал-Ма'муну: "О эмир верующих! Клянусь Аллахом, он не исповедует твою веру, хотя прикидывается твоим приверженцем, он не видит твоей сердечности, хотя его язык льстит тебе. Он поклоняется кресту, и доказательством тому — одна вещь в его шашийе. Если ты сомневаешься в том, что я сказал, разорви ее, осмотри, и ты узнаешь, проверив, лгу я или говорю правду". Нахмурился ал-Ма'мун от его слов. Благородство души и достоинство разума склоняли его к тому, чтобы оставить это дело с распарыванием шашийи, но Махлад поспешил снять ее с головы и разорвал на куски перед ним, говоря: "О эмир верующих, я твой раб и раб твоих праведных предков, да будет милосерден к ним Аллах! Я тот, кто считает твой имамат верой, а твое наставление — истиной. Я знал, что ты откажешься от разбирательства /45/ этого дела с шашийей, испытывая неловкость и щадя меня. Я осмелился нарушить приличия тем, что разорвал шашийу в твоем присутствии, только чтобы оправдаться перед тобой в том, в чем обвинил меня этот нечестивый, вероломный вор. Он взял твои деньги, присвоил их себе и скрыл [истину], хотя был должен. Клянусь Аллахом и твоей славной жизнью, о эмир верующих, в этом моем сегодняшнем рассказе и в том, что он замыслил против меня с этой шашийей, дело было так-то и так-то". И он рассказал ему эту историю и назвал ему Насра-шляпника, слугу Фараджа, чьими руками он смошенничал. Разгневался ал-Ма'мун на Фараджа за то, что услышал [о нем], и поразился, как он осмелился так сделать. Он повелел привести Насра, его доставили, и халиф спросил его, как это было. Тот пробормотал что-то, но когда его повалили и всыпали 50 палок, он сознался и свалил [все] на Фараджа. Ал-Ма'мун плюнул при этом в лицо Фараджу, обругал его и приказал передать его Махладу, чтобы он свел с ним счеты и востребовал деньги, которые причитаются с него. Фарадж ушел посрамленным и беспомощным, а Махлад — награжденным и обласканным. Когда привели к нему Фараджа, он задержал его у себя после того, как выбранил его за то, что он совершил, и сказал: "Разве я не говорил тебе, что ты не оставишь своего безобразного поведения и не отступишь от своего дурного нрава? Несмотря на это, я опять отплачу тебе добром, о котором, как я думаю в отличие от тебя, постоянно печется Аллах". Махлад продолжал быть милостивым в деле Фараджа и просил 'Амра ибн Мас'аду[178], чтобы он приблизил [к себе Фараджа] и назначил ему жалованье, и 'Амр взыскал с [Фараджа только] 3 миллиона дирхемов. 'Амр постоянно поражался разнице между этими двумя людьми, а ал-Ма'мун сам был удивлен и приводил в изумление своих приближенных рассказами о них”.

/46/ Обладающий властью должен сторониться клеветы и сплетни, ибо оба эти деяния — подлы и позорны. В старину говорили, что слова западают в душу, вызывая сравнения: “Тот, кто сплетничает тебе, [может] сплетничать и о тебе; тот, кто доносит тебе, [возможно], донесет и на тебя”. Мухаммад ибн 'Али, катиб, написал Мухаммаду ибн Халиду[179]: “Люди, которые хотели дать ему (халифу) совет, говорили, что установления султана в Армении стерлись и изгладились [из памяти]. Он (султан) отказывается действовать согласно им, пока не узнает мнение халифа о них”. На обороте халиф сделал приписку: “Я прочел эту достойную порицания записку. Ярмарка клеветников у нас, слава богу, в застое, и их языки — ослабели. Когда прочтешь это мое письмо, заставь людей повиноваться твоему закону. Пользуйся им, как хочешь, потому что ты пришел не для того, чтобы следовать едва заметным следам, и не для того, чтобы воскресить исчезнувшие [следы, а чтобы править по своему усмотрению]. Да сохранит нас [обоих Аллах] от сказанного в стихе Джарира, гласящем[180]: