Усто Мумин: превращения

Прибыв в Самарканд (где скоро состоится его встреча с Николаевым), Уфимцев со товарищи были потрясены: «Так вот она, жемчужина Востока! Вот он, город-музей. Среднеазиатский Рим!»[124] Расположившись в Доме дехканина на просторной балахане[125], сибиряки Виктор Уфимцев и Николай Мамонтов^{17}, в одинаковых клетчатых штанах, эпатируя местную публику, видевшую в них иностранцев, пошли осматривать бывшую Тамерланову столицу. Подобным приезжим-зевакам оказывал услуги местный цыган — люли (как их называют в тех краях) Абду-Сатар. Обремененные знанием истории живописи, гости вдруг почувствовали на себе взгляд персонажа, сошедшего с верещагинских картин: красивое лицо, обрамленное черной бородой и огромной чалмой, несколько надетых один на другой халатов делали Абду-Сатара солидным. «Вот с этого места меня писал Верещагин», — начал люли свое повествование, указывая на плиты Шир-Дора. Компания была потрясена — знания оказались бессильны, сказка Самарканда помутила разум (Абду-Сатар, пиши с него Верещагин, был бы уже не молодым красавцем, а почтенным аксакалом).

Усто Мумин. Портрет Виктора Уфимцева. 1949

Фонд Марджани, Москва

О таком же хитреце пишет и Михаил Массон, известный археолог, специалист по Средней Азии:

«Попадались… туристы, часто отличавшиеся большим доверием к базарным гидам. Среди последних перед самой революцией пользовался наибольшей популярностью Хаджи Хаджимурадов, вызывавший к себе сразу же уважение у туристов тем, что заявлял о своем личном знакомстве с художником В. В. Верещагиным, которому он якобы позировал для его картины „Дверь во дворце Тамерлана в Самарканде“, „если господа-тюри знают эту картину“. „Тюри“ спешили заявить, что они ее помнят и действительно узнают в одном из двух воинов его, Хаджимурадова. Почтение завоевывалось, и никому, кажется, из туристов в голову не приходило, что, когда в 1868 г. Верещагин рисовал это свое произведение, Хаджи Хаджимурадова не могло быть еще на свете. Во всяком случае, такого рода представлением при первом знакомстве он много способствовал успеху в подсовывании туристам всяких подделок, пользуясь удачной обстановкой рассеянного внимания во время осмотра ими местных достопримечательностей»[126].

Что представлял собой Самарканд времен вхождения в Российскую империю ближе ко времени, когда туда попали русские художники, прибывшие восстанавливать его памятники?

Усто Мумин. Жених. 1920-е

Государственный музей Востока, Москва

Уникальные средневековые постройки сакрального назначения разрушались на глазах, растаскивались по кирпичику, по камушку — буквально. Только любители старины пытались как-то запечатлеть, каталогизировать свои находки и наблюдения. В конце XIX века был создан Туркестанский кружок любителей археологии (ТКЛА), на заседаниях которого докладывалось о плачевном состоянии старинных памятников. Так, на четвертом году кружковой деятельности (1898–1899) были прочитаны письмо военного чиновника Фёдорова^{18}, писавшего о необходимости спасать древние самаркандские мечети от разрушения, и записка профессора Веселовского^{19} о том же. Присутствовавшие на заседании кружка авторитетные ученые и инженеры (среди прочих Гейнцельман^{20}, Пославский^{21}) высказались о необходимости предварительного исследования самаркандских памятников[127].

Уже к концу XIX — началу XX века в Самарканде сложились из бесчисленных артефактов, обнаруженных на уникальных археологических объектах, частные коллекции. Их собиратели — разные по профессии и образованию люди, до приезда в Самарканд не имевшие к археологии никакого отношения[128]. Но атмосфера и обилие самаркандских древностей превращали их в коллекционеров-антикваров и археологов-любителей.