Усы

И Аньез сдвинула брови, великолепно изобразив недоумение. Ему захотелось поаплодировать ей. Или дать затрещину.

— Перестань, прошу тебя! — повторил он.

— Сам перестань! — почти крикнула она. — Что это за выдумка с усами?

Он бесцеремонно схватил ее руку, поднес к своему лицу и прижал напрягшиеся пальцы жены к выбритому месту. В этот момент сзади ярко вспыхнули фары подкатившего автобуса. Отпустив руку Аньез, он вырулил на середину шоссе.

— Поздненько ходит этот автобус, — заметил он невпопад, лишь бы дать себе передышку, одновременно сообразив, что они ушли от Сержа с Вероникой довольно рано и что глупо оттягивать объяснение, которое все равно уже начато. Аньез, и не помышлявшая об отступлении, продолжала свой допрос:

— Ну, объясни мне, в чем дело? Ты хочешь отпустить усы?

— Да прекрати ты это, черт подери! — вскричал он, снова притиснув ее пальцы к своей верхней губе. — Я их только что сбрил, ты разве не чувствуешь?

Разве не видишь?

Аньез выдернула руку и ответила с коротким невеселым смешком, какого он доселе у нее не слышал:

— Ну побрился, и что из того? Ты бреешься каждый день. Даже по два

раза на дню.

— Мать честная, да прекрати же ты!

— Если это шутка, то очень уж однообразная, — сухо заметила она.

— Ну да, еще бы, шутки — это ведь твоя специальность!

Аньез смолчала, и он подумал: «Ага, сейчас я попал в цель!» Он прибавил скорость, твердо решив не разговаривать с женой до тех пор, пока она не положит конец этой дурацкой истории. «Кто из нас умней, тот и покончит со всем этим первым», — твердил он про себя, но фраза, утратив присущий ей оттенок ворчливой благосклонности, тяжело ворочалась у него в голове, ожесточенно и тупо громыхая каждым своим слогом. Аньез по–прежнему молчала, и, взглянув на нее искоса, он увидел на ее лице смятение, больно поразившее его. Никогда еще она не выглядела такой враждебной и испуганной, никогда не играла комедию с таким агрессивным упорством. И ни одного срыва, ни единой фальшивой ноты, абсолютно безупречная игра — зачем это, к чему? Что ею руководило?

Они хранили молчание до самого дома, и в лифте, и даже в квартире, где разделись каждый в своем углу, не глядя друг на друга. Чистя зубы в ванной, он вдруг услышал ее смех, явно побуждавший к вопросу, но удержался и не задал его. Однако по звуку этого смеха, беззлобного, почти естественного, он угадал, что Аньез решилась на примирение. Когда он вошел в спальню, она улыбнулась ему с кровати, и выражение ее лица — робко–плутоватого, покаянного и уверенного в прощении — делало почти невероятным тот испуганный взгляд в машине. Она явно жалела о своей выходке; ладно, он, так и быть, проявит великодушие.

— Мне кажется, Серж и Вероника уже помирились, — сказала она. — Может, после дуем их примеру?

— Хорошая мысль, — ответил он, тоже улыбнулся и, нырнув в постель, заключил Аньез в объятия, довольный ее капитуляцией и в то же время слегка разочарованный таким скромным триумфом. Закрыв глаза и прильнув к мужу, Аньез коротко про стонала от удовольствия и слегка отстранила его, давая понять, что хочет заснуть. Он погасил свет.

— Ты спишь? — спросил он спустя какое–то время.

Она тут же откликнулась, тихим, но разборчивым шепотом:

— Нет, не сплю.

— О чем думаешь?

Она негромко засмеялась — тем же смехом, какой он услышал из ванной.

— О твоих усах, конечно!

Наступила пауза; мимо дома промчался грузовик, задребезжали оконные стекла. Аньез нерешительно продолжала:

— Знаешь, там, в машине…

— Что — в машине?

— Странное дело: мне почудилось, что еще немного и… я бы испугалась всерьез.

Снова пауза. Он лежал с открытыми глазами, хорошо зная, что и она тоже глядит в темноту.

— Я и вправду испугалась, — опять шепнула она.

У него пересохло в горле.

— Но ведь это ты затеяла спор…

— Ну хватит, прошу тебя! — взмолилась она, стиснув ему руку. — Пойми

же, что мне страшно!

— Тогда не начинай все сначала, — сказал он, крепко обняв ее, в смутной надежде задержать эту готовую вновь раскрутиться адскую карусель. Аньез почувствовала то же самое; резко вырвавшись из его объятий, она зажгла свет.

— Это ты начинаешь все сначала! — крикнула она. — Никогда больше так не делай!

Он глядел, как она рыдает, горько скривив губы, вздрагивая всем телом, и в ужасе думал: «Нет, невозможно притворяться до такой степени, она горюет совершенно искренне!» Но разве искренность здесь возможна, разве что… разве что Аньез сошла с ума.

Он схватил ее за плечи, потрясенный этими судорожными всхлипами, этой дрожью. Челка скрывала глаза Аньез, он приподнял ей волосы, открыв лоб, и сжал в ладонях лицо жены, готовый на все, лишь бы она утешилась. Она пробормотала сквозь слезы:

— Что это за история с усами?

— Аньез! — прошептал он. — Аньез, я их сбрил. Но это не страшно, они отрастут.

Взгляни на меня, Аньез! Что с тобой творится?

Он твердил эти нежные, убаюкивающие слова, обнимая и целуя Аньез, но она опять вырвалась, глядя расширенными, испуганными глазами, совсем как недавно, в машине.