Усы

Еще сидя в ванне, он долго размышлял над вчерашним инцидентом. Он не злился на Аньез всерьез, просто никак не мог уразуметь, отчего она так упорно держится за этот розыгрыш, которому, честно говоря, грош цена в базарный день. Конечно, подобные дурацкие шутки всегда были у нее в ходу, он сам ее в этом упрекал. Взять все ту же выходку с якобы замурованной дверью, которую он считал прямо–таки скандальной. Но и в других случаях Аньез часто удивляла его своей способностью лгать. Разумеется, ей, как и всем людям, приходилось время от времени пускаться на мелкое вранье по обстоятельствам — например, не явившись на званый ужин или не окончив работу в срок, но вместо нормальных, правдоподобных (пускай и не правдивых) объяснений–мол, заболела, или потеряла телефонную книжку, или машина барахлила — она порола какую–нибудь дикую, несусветную чушь. Если кто–нибудь из друзей напрасно прождал целый день ее звонка, она не оправдывалась тем, что забыла об этом, или была занята линия, или телефон вовсе не отвечал, а значит, сломался, — нет, она глядела обманутому прямо в глаза чистым, невинным взором и утверждала, будто звонила и разговаривала с ним лично, хотя тот прекрасно знал, что этого не было; оставалось допустить одно из двух: либо она ошиблась номером и какой–нибудь незнакомец, в силу таинственных причин, выдал себя за другого, либо лукавил сам приятель, в чем Аньез и упрекала собеседника, прозрачно намекая на его неискренность, лишь бы отстоять собственную непогрешимость. Ну зачем, скажите на милость, ей требовалось измышлять такую нелепицу?! Подобная стратегия сбивала с толку окружающих; сама же Аньез после каждого розыгрыша во всеуслышание хвасталась своими подвигами; когда же очередная жертва, пытаясь ее разоблачить, напоминала ей эти признания, ответ был всегда один: да, она часто так шутила, но не в данном случае, о, конечно же нет, это исключено! — и держалась при этом с таким апломбом, что люди волей–неволей отступали, если и не поверив, то смирившись перед ее напором, иначе дискуссия грозила затянуться навечно, ибо Аньез никогда не сдавала позиций. Прошлой зимой им случилось провести уик–энду Сержа и Вероники в их загородном доме с таким устаревшим отоплением, что комнаты можно было сносно нагреть лишь с помощью радиатора, включая его на половину мощности, не больше, иначе тут же летели пробки.

Разумеется, зябкая Аньез врубила свой на полную катушку, и свет тут же погас. Ее это нисколько не огорчило; однако после трех таких инцидентов и, соответственно, трех клятв пожертвовать своим личным комфортом ради общего блага, данных по настоянию Сержа, она как будто смирилась. Гости, собравшиеся на уик–энд, провели в столовой мирный, ничем не омраченный вечер, причем Аньез ушла спать раньше всех. Каждый из присутствующих надеялся провести ночь в теплой комнате, и можно представить всеобщее возмущение, когда выяснилось, что радиаторы бездействуют, а в спальнях царит ледяной холод. Никто не сомневался, чьих рук это дело: усыпив бдительность окружающих, Аньез коварно вывела из строя их радиаторы, нагрев до оранжерейной температуры свою комнату, где и нежилась в тепле, совершенно, казалось бы, не ожидая, что разъяренные жертвы ворвутся к ней требовать отчета. Вопреки всякой очевидности, она стойко отрицала свою вину и даже возмутилась тем, что ее посмели заподозрить в столь черном злодействе. «Ну тогда кто же это сделал, кто?» — в бешенстве кричала Вероника. «Не знаю, но уж точно не я!» — упрямо твердила Аньез и так никогда и не призналась в содеянном. В конце концов все с горя начали смеяться, и она тоже, на сей раз даже не соблаговолив правдоподобно объяснить случившееся — например, поломкой котла или проникновением в дом злоумышленника, шутки ради нажимавшего кнопки радиаторов.