Утерянная Книга В.

– Она не то чтобы простушка, – говорит Лили Кайле, как будто защищает саму себя до замужества. – Она естественная.

Или только хочет сказать. Лили боится показаться агрессивной и говорит с вопросительной интонацией: «Она не то чтобы простушка? Она естественная?»

– Понятно. – Кайла достает форму для запекания из микроволновки и ставит на стол большую стеклянную миску с морковью. И это не мини-морковки, пересушенные или размякшие, которые вечно напоминают Лили собачьи пенисы, а следом – что дети хотят собаку, а денег на нормальную квартиру, где можно завести собаку, не накопить. Нет, это собственноручно очищенная и порезанная морковь, почему-то в миске с холодной водой. Кайла пальцем помешивает воду в миске и бесхитростно спрашивает у Лили:

– Костюмы-то все-таки можно сделать нарядными, да?

Лили думает о своей старой шапке в широкую сине-зеленую полоску. Зачем она ее тогда надела? Как символ «модного уродства» – шапка (вязаная!) в духе винтажных футболок для регби? Нет, к чему лукавить. Шапка была древней уже тогда. Носить ее можно было разве что во вред себе.

– Ну, или хотя бы особенными? – добавляет Кайла, словно ей не терпится скорее начать шить.

Лили бормочет:

– Да, конечно, особенными.

Так и есть, думает Лили. Шапка ведь тоже была особенной. Такой краеугольный камень в их с Адамом истории, часть чудны́х «смотрин» в баре, случая, который совсем не вяжется с тем, что оба они разумные, приятные и добрые люди. Вообще-то после такого начала пройти путь, что они прошли, – победа. И не просто пройти, а успешно… ну, вроде как. Только сейчас, на кухне у Кайлы, Лили увидела связь между вечером в баре и смотринами из рассказов про Пурим, не говоря уже о том, насколько она, Адам и Вира вписываются в свои роли. Так странно и в то же время так очевидно – как они раньше не замечали? Лили – вовсе не Ева. Она всегда была и остается Эсфирью, в своей шапке, такой же простой, как лента в волосах Эсфири. Второй женой.

– Точно, особенными, – повторяет Лили. – Впрочем, не стоит тратить на это много времени. Моя мама раньше просто доставала какой-нибудь шарф из «карнавальной» корзинки, и готово – я уже Эсфирь!

Она хватает бокал и делает глоток, только чтобы прекратить болтать. Она ненавидит слово «особенный». Еще подумают, что Лили неблагодарная, а это не так. Она очень благодарна Кайле и совсем не хочет ее обидеть, а хочет (очень!) пошить еще, и чтобы Кайла помогала. Лили делает еще глоток вина и исправляется:

– Я только хочу сказать, что очень ценю все, что ты сделала, и не хочу тебя напрягать, но ты, конечно, права, надо сделать что-то особенное…

Кайла отошла с миской к раковине. Только теперь Лили становится ясно: воду сливают, а морковь остается свежей на вкус, как будто ее только что выкопали. Все гениальное просто. Где Кайла этому научилась? Если бы мать Лили не увлекалась так сильно еврейскими праздниками, может, и Лили тоже знала бы, как сохранить морковку свежей?..

Кто-то показывает Лили на поднос с сыром, она запихивает в рот кусок бри толщиной с дюйм, и ее озаряет, что мама (насколько Лили известно) за всю жизнь сделала своими руками всего одну вещь – вышивку с надписью «Чистый дом – признак пустой жизни». Вычитала ее в своей любимой колонке с советами из феминистского журнала. А может, и не вышила, а попросила кого-нибудь за деньги. Что было бы смешно, этакая самоирония; над женщиной, которая вышивала надпись за деньги, мама точно не стала бы шутить. Так или иначе, вышивка появилась у них дома сразу после того, как ушел отец, и висела на двери в ванной, так что попадалась на глаза всякий раз, когда идешь в туалет. То есть Лили (ей тогда было почти восемь, и она жила с матерью еще лет десять) читала эту надпись тысячи раз.

Лили пробует ту штуку, что похожа на маринованную капусту брокколи. Оказывается, это и есть маринованная брокколи, очень вкусная. Пробует ее с крекером, потом – с крекером и с сыром и вдруг ловит себя на том, что глазеет на зад Кайлы, которая несет детям гениально сохраненную морковь. Задница, конечно, не идеал, то ли дело волосы или скулы, думает Лили. Можно даже сказать – так себе, пышной или накачанной не назовешь, и джинсы Кайлы (и не свободные, и не в обтяжку) вид не улучшают. Но что-то в ее походке, легкой и в то же время твердой, в уверенности, что она все делает правильно, в нужном месте и в нужное время, придает ей какую-то святость. Лили наблюдает за Кайлой, пока та не уходит. Как это удается Кайле, нужно ли такой родиться или можно научиться этому, как шитью, например? И сможет ли научиться Лили пусть не святости, а хотя бы капельке грациозности? Вдруг это не так уж трудно? Просто надо решить, скажем, измениться, перестать быть вечно недовольной, покончить с маминым голосом в голове или с подругами и их двойным стандартами? Может, ей нужно то, что у нее уже есть?