Дети наконец уснули, паста с соусом «путтанеска» томится на плите. Адам возвращается с работы, принюхивается и целует Лили. Они садятся ужинать. Лили накрыла на стол, положила сервировочные подложки под приборы, достала «парадные» бокалы для вина, которые нужно мыть вручную, и матерчатые салфетки. Она довольна – не только потому, что успела приготовить все за пятнадцать минут и вышло вкусно, но и потому что «путтанеска» в переводе означает «паста по-путански». Лили этот факт известен, а Адаму, кажется, нет. Она зажигает свечи, а Адам смеется:
– Соблазняешь меня?
– Да, – отвечает Лили и тоже смеется, хотя их смех, привычный, как разношенные тапочки, сбивает романтический настрой. Вот рыболов Хэл не стал бы смеяться. И не задавал бы вопросов. Да и есть бы не стал. Он бы взял ее на руки, отнес в спальню и отымел, что бы она там ни говорила. Ух! Оказывается, ей нужен мачо, который знает, чего хочет, и станет вытворять с ней такое, от чего Лили однажды будет предостерегать дочерей.
Они ужинают. Лили настраивается на оптимистический лад. У Адама уже проступает щетина после того, как он побрился утром; приятно думать, какое удовольствие их ждет, и что завтра у нее останутся следы от щетины, на щеках и на животе, и как тепло будет от воспоминаний о прошедшей ночи и от возбуждающей тайны – царапин от мужниной щетины. Настоящей мужской страстности, которая в нем таится. Пусть с виду он нежный и чувствительный, зарабатывает благотворительностью и не может произнести слово «соблазн» без смеха. Но следы от его щетины порой не заживают за несколько дней.
Адам, прожевав, спрашивает:
– Не люблю маслины. Ты забыла?
Лили смотрит и думает, что он шутит. Только что тут смешного?
– С каких пор ты не любишь маслины?
– Такие не люблю. Сморщенные.
– Они вяленые.
– Сморщенные.
– Ладно.
– Думал, ты знаешь. Я же говорил.
– Так и говорил – «я не ем эти сморщенные маслины»? Я с ними больше года ничего не готовила.
– Ну, в ресторанах, например… да где угодно! Я их никогда не заказываю.
– И я должна была догадаться?
Адам смотрит на нее с абсолютно серьезным выражением лица, и видно, что он все это не из вредности. Не издевается и даже не удивлен. Он обижен, догадывается Лили. Его потребность во внимании и заботе, практически материнской, бесит сильнее, чем если бы он просто вел себя, как козел. Внутри вскипает злость уже не только на Адама, но и на его мать, а потом и на матерей всех мальчиков.
– Прости, – говорит Лили. – Я же не положила анчоусы. Я о тебе думаю. И про маслины запомню. Разработаю новую систему. Буду в телефоне заметки делать каждый раз, когда тебе что-то понравится. Или не понравится, как с маслинами. Поставлю напоминал-ку в телефон, и только я в магазине потянусь к банке с маслинами, Сири своим томным электронным голосом мне сразу скажет: «Стой. Адам не любит маслины. Положи на место!» Адам, я люблю маслины, думала, ты тоже любишь. Извини. Больше не буду их добавлять.
Адам качает головой:
– Все нормально. Я их вытащу.
И вытаскивает. Потом вытирает руки матерчатой салфеткой. Лили думает: «Теперь еще и салфетку стирать». А потом: «Успокойтесь, женщина, хватит злиться». И спрашивает, как прошел его день. Адам рассказывает про ожесточенные споры на сегодняшнем совещании: обсуждали новую идею по разведению рыбы для лагеря беженцев в Руанде. Пруды для рыбы уже есть в лагерях Замбии, и Адам считает, что надо сделать то же самое в Руанде. Там беженцы из Конго и еще недавняя группа из Бурунди. Рыбу они едят. А в лагере как раз перебои с едой: СМИ перестали уделять им внимание, и финансирования не хватает. А пруды для рыбы обеспечивают не только едой, но и удобрениями, и значит, помогают производить больше еды. Еще Адам думает, что новизна идеи поможет привлечь спонсоров. Однако коллеги против. Их беспокоит, что культура рыбоводства в лагерях еще не прижилась. Слишком много технических сложностей, санитарных проблем, вопросов с правами собственности, плюс обучение, надзор и тому подобное. Об этом говорят в его собственной конторе, в партнерских и в неправительственных организациях, даже сотрудники ООН, которые всегда были готовы поддержать. Но они не понимают, что ситуация с лагерями затягивается, и репатриации беженцев не случится ни через два года, ни через десять лет. Адам смог пробить устройство пробного пруда, для обучения и нереста, хотя и тут возникли проблемы: мальчишки из соседних поселений воруют рыбу до того, как она вырастает. Произошла драка между местными мальчишками и детьми беженцев, одного даже пришлось везти в больницу в Кигали восстанавливать глазницу.