Утерянная Книга В.

Лили вдруг становится неприятно, как легко Вивиан Барр говорит о ее отце и то, как она говорит «Розмари», словно подмигивая. Будто Лили должна понимать, будто она тоже знала Розмари. Конечно, она знала про Розмари, про ее существование, но, как и остальные «до» – маму до принятия иудаизма, до развода, до того, как она бросила шить и начала курить, – Лили, младшая из троих детей, почти не помнит. Если она и думала о Розмари, то скорее как о дальней родственнице. Или о привидении. Лили вообще редко о ней вспоминала. Настолько редко, что назвала старшую дочь Рози! Похоже, Рут и сама не вспоминала о Розмари или делала вид, потому что не возражала против такого имени. Лили осознала это только утром в день похорон, когда перечисляла раввину имена членов семьи, а раввин спокойным голосом заметила: «Рози… Интересно, вы, наверное, знаете, что у евреев не принято давать детям имена в честь живущих родственников». Лили едва не ляпнула единственное, что пришло в голову: «Ну, теперь она умерла». Так ничего и не сказала. И сейчас не может сказать Вивиан Барр: «Перестаньте называть маму Розмари».

– Какая она была? – спрашивает Лили вместо этого. – Когда вы познакомились.

– Нам было по четыре года, дорогая. Я уже не помню.

– А ваше первое воспоминание о ней?

Вивиан Барр смотрит на булочку, оставшуюся на блюде.

– Что ж… Я помню, как нас учили ходить под парусом. В семь лет или в восемь. И ваша мама… ее буквально пришлось тащить на причал силой. Она так кричала. От страха. Матери пришлось передать ее учителю, из рук в руки, а учителю пришлось держать, пока мы не отчалили. Потом она вцепилась в одну из скоб и начала сползать за борт. Учитель ее поймал, конечно. Помню, как он пытался разжать ей руки… Не ругал, хотя и сам перепугался. Он тоже был совсем ребенок, лет шестнадцати, наверное.

– Какой ужас, – вздыхает Лили.

– Не знаю. – Не сводя глаз с булочки, Вивиан Барр берет ее руками, отламывает кусок и трясет им, пока не появляется Джорджи, чтобы угоститься. – Розмари это быстро забыла. И знаете? Через год она единственная из нас участвовала в парусной регате. Стала в итоге лучшей в классе, даже лучше мальчиков. И самой бесстрашной.

Вивиан скармливает собаке еще кусочек:

– Вот какой была ваша мама.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что она не зацикливалась. Или потом, когда вышла замуж. Она писала мне замечательные письма, в то время как многие на ее месте нашли бы, на что пожаловаться. Даже когда происходило что-нибудь страшное – например, как-то раз на лужайку перед вашим домом кинули горящий крест, потому что ваш отец, ну, вы понимаете… И она мне об этом рассказала как о чем-то обыденном. Не охала, не пыталась вызвать жалость.

– Никогда не слышала эту историю.

– Конечно, да и к чему бы?

– А зачем тогда?..

– Другая вера? Не знаю. Думаю, тот крест укрепил ее решимость. Она водила меня в одну группу роста самосознания…

– А я думала, это вы ее отвели. – Лили вспоминает братьев. Интересно, они помнят про горящий крест? Забыть такое невозможно; а может, наоборот, как раз лучше забыть. Лучше не спрашивать их про крест.

– Нет. Она взяла меня с собой. Ее пригласила свекровь, а она пригласила меня. Тогда еще было в новинку обсуждать секс, мужей-шовинистов, жуткие события из детства. Вашей маме там очень нравилось – было видно, что для нее те женщины стали родными. О себе она рассказывала немного, но любила слушать чужие истории.

Вивиан ненадолго замолкает.

– Она была скрытной, ваша мама. Но такой, что все кругом считали ее душой компании.

Лили чувствует привкус соли в горле:

– Так и было.

Вивиан Барр смотрит, как Джорджи подбирает крошки с ковра. Когда он все доедает, дает еще кусочек.

– Так вы не водили ее в группу?

– Не водила.

– И у вас не было романа с отцом?

– Не было.

– А курить ее вы научили?

– Не знаю, уместно ли тут слово «научила». Пожалуй, я ее поощряла. И бурбон она пила тоже со мной. До этого она пила коктейли «Том Кол-линз». – Вивиан пристально смотрит на Лили, которая в жизни не слышала про «Тома Коллинза» и не знает, что ответить.

– Девчачий напиток, – продолжает Вивиан Барр, качая головой. – Курить она любила. Я после переезда в Нью-Йорк почти сразу бросила. Бросила все, что мне напоминало о том времени. А вот Роз-мари никогда ничего не бросала.

Лили внутренне ощетинивается от этой странной похвалы. Разве честно, что Вивиан Барр бросила курить, а Рут – продолжала? Нечестно.

– Но насчет романов хочу добавить… Я не говорю, что их не заводила.

Лили вспоминает мамины слова о том, что Лили, как и ее отцу, «трудно угодить». Выходит, ее вчерашние поцелуи с Хэлом были предопределены? Вдруг это что-то подсознательное? Вдруг она разрушит собственную жизнь?

– Попробуйте булочку, дорогая.

Что остается? Лили надкусывает булочку, затем смотрит, как Вивиан скармливает остатки своей булочки собаке, а когда Джорджи доедает, гладит его по голове. У нее длинные и гибкие пальцы.

– Извините, – говорит Лили. – А где ванная?

– Прямо по коридору.