Утерянная Книга В.

В темноте шатра Вашти на мгновение охватывает страх. Вдруг она все еще под землей, а небо, ветер, песок – лишь галлюцинация? Ответы воспаленного воображения на вопросы, которые она, казалось, перестала задавать. В ноздри проникает кислый запах. Из горла готов вырваться крик: «Я снова погребена!»

Потом вспыхивает свет. Становится видна рука, грудь… мужчина… Нет, не совсем. Мальчик, которого можно принять за мужчину, высокий и худой. Он одет только в набедренную повязку; в одной руке у него светильник, в другой нож. Вашти сразу же узнает Ица. Мальчик, потерявший мамину ложку и случайно укравший другую, из-за которого развязалась война с поселением. Проснулся первым, как она и думала. Головой он упирается в верхушку шатра, нижняя челюсть резко очерчена, как бывает у подростков, под ней выступает адамово яблоко. Вашти старается запомнить все, что видит. Она перескажет увиденное Баразу – каждый волосок, каждый ракурс – и велит рассказать Эсфири все до мельчайших подробностей. Но не о том, как мало осталось шатров, и не о запахе голода. О том, как красив ее двоюродный брат с малюсеньким ножиком в руках. Это будет знак благодарности от Вашти, хоть и незначительный, за многие часы, которые Эсфирь провела с ней в подвале, рассказывая все, что Вашти нужно знать.

– Мы вам не навредим, – говорит Бараз. Он поднимает руку – знак мира, который он показывал и Вашти в первые дни ее заточения, да так часто, что она решила, будто он владеет искусством гипноза (этот жест действительно успокаивал).

Но Иц не успокаивается, он продолжает размахивать ножом, а выражение его глубоко запавших глаз невозможно понять.

Начинают просыпаться остальные, слышится бормотание, целая вереница голосов. В шатре живет не одна семья (а четыре, как выяснится позже, и еще несколько одиночек). Бараз, в попытке предотвратить нападение, громко говорит: «Нас послала Эсфирь». Потом повторяет еще раз, чтобы они расслышали имя, хотя Эсфирь и уверяла, что в поселении немного понимают персидский. Бараз любит Эсфирь, но о ее народе придерживается общепринятого мнения (которое разделяет и Вашти) – они замкнуты и упрямы.

Он повторяет те же слова в третий раз. В луче света возникают лица, помятые спросонья, молча моргают, за исключением одного мужчины, который подскакивает и спрашивает: «Чем можете доказать?»

Это, без сомнения, Мардук. Вашти узнает его. «Немного походит на царя», – отозвалась о нем Эсфирь, и была права: ее дядя встает перед Ицем, выпятив грудь. Переводит взгляд с Вашти на Бараза и обратно с отрепетированной угрозой в глазах, хотя при виде его сутулой спины (сын, стоящий за ним, почти на голову выше) становится ясно, что угроза во взгляде намного сильнее вреда, который он может причинить.

Вашти думает о доказательствах. По рассказам Эсфири она знает про чудовище. Про ковры, в которых прятался Иц по дороге к речке и обратно. Знает, что Мардук и его жена хохотали, «как гиены», а потом он ударил Эсфирь. Знает и кое-что другое: Мардук всегда завидовал своему брату Харуну; он живет в страхе прослыть дураком. Эсфирь зовет его «треплом»; возможно, не этим самым словом, но другим, означавшим то же самое в те времена и в тех местах.

Однако не все, что рассказала Эсфирь, может помочь Вашти. Многое они не захотят слышать. А кое-что только усилит их недоверие. Как поменялась форма ушных раковин Эсфири, например, или как она оживила птицу. Даже если усилия, которые приложила Эсфирь, докажут ее преданность людям в шатре, они не поверят безоговорочно, потому что это не просто истории о чудовищах и колдовстве, но – слова Эсфири – извращение. Так Эсфирь сказала, сидя на кровати Вашти, рассеянно гладя по голове сына, который топал мимо, заинтересованный дальним углом погреба. Вашти наблюдала за мальчиком, слушая рассказ его матери. Он играл на полу и совал пальцы в отверстия в стенах. Видела одно, а слушала другое. Про великаншу, которой обернулась Эсфирь. Про советника, расцарапавшего ей лицо на глазах у царя. (Бедный, – подумала Вашти непроизвольно. – И бедная девочка. Ему никогда раньше не доводилось делать выбор. Это его выбирали, да и то в момент отчаяния.) Про скелет, который Эсфирь украла из костяной комнаты. Про жизнь, которую вдохнула в птицу, пока спал ее сын.