«Утерянные годы Иисуса»

Согласно легендам и писаниям, именно среди подобных людей (чьи стремления за пределы мира физического готовили новую эру, провозглашенную рождением Христа) он проповедовал, размышлял, практиковал йогу, учился и учил. Оба мира ясно помнят, как он исцелял больных, оживлял мертвых, учил людей Любви и боролся с их закоренелыми врагами. Он обнаружил ту же мудрость, какую явил впоследствии перед священнослужителями Палестины, предупреждая о бедах, грозящих браминам, кшатриям и подобным им законникам, изгоняя всякого рода демонов из одержимых; в общем, делая все то, за что позже он заплатил ценой своей жизни — жизни, которую он едва спас на Востоке.

И если мы сможем читать между строк и поразмыслим о его необыкновенных деяниях — совершенно не отрицающих, но воплощающих законы материальной и духовной физики, — станет ясно, что он искал и обрел власть над стихиями и элементальными силами, как и контроль над сердцебиением и функциями тела. И что он научился искусству билокации и алхимии, что позже наблюдалось в известных его внезапных появлениях и исчезновениях[146], в превращении простой воды в прекрасное вино, и обращении равнодушных, «заблудших» душ в устремленных, пламенных верующих. (В английском — art of bilocation . Это одна из сиддх, или паронормальных способностей, которой человек овладевает на определенной ступени Йоги. Иогин, овладевший этой сиддхой, на самом деле никуда не перемещаясь, может «появиться» в любом месте, или одновременно во многих местах, посредством процесса, который для невладеющих им описывается как ментальное проецирование в выбранное место своего изображения с последующей материализацией внешнего облика, позволяющего разговаривать и совершать любые физические действия. Поскольку при этом воссаздаются и все тонкие структуры человека, а также сохраняется неразрывность сознания, то глаз непосвященного не отличит подобного двойника от «оригинала». прим. пер. )

Все это и даже много больше того сделал он, и не в качестве бога, но воплощая известный путь самоовладения, естественного развития души к высвобождению заключенного внутри нее величия. Он, как оказывается, определенно утверждал, запечатлев это каждым своим поступком, что его путь был предопределен Отцом и достижим всеми Его сыновьями — если они не отступят от своего стремления, а пойдут с пониманием и радостью.

Была ли это генеральная репетиция к палестинской миссии? Или не только это, но и нечто большее?

Был ли он мудрым учеником, ищущим более мудрого Учителя? Изучил ли он периферию знания на родине лишь для того, чтобы идти вперед, отбрасывая назад милю за милей (вдохновленный одной лишь волей Отца своего) — да, раздвигая границы сознания далеко за пределы времени и пространства, за горизонты учителей его детства[147]?

Был ли он истинным Революционером (вдохновителем черни, как его должны были звать) — Духа, ищущего Своего Царствия, воистину Своего собственного Высшего Сознания? Было ли то, что разыскал он на Вершине Мира, его собственной Шангрила? Как вовне, в священных усыпальницах, таинственных горах и пышных долинах, взрастивших тех замечательных людей с сияющими глазами, столь полными огнем души. Так и внутри, в тайной обители своего драгоценного сердца, где горит трехлепестковое пламя. И было ли раскрытие его Я ключом к силе, которая безропотно вынесла, как никакая другая, полную тяжесть кармы мира — крест эпохи Рыб?

Встречался ли он лицом к лицу с Майтрейей, как до него Моисей говорил со своим Иерархом?

Познал ли он Гаутаму в его самой сокровенной сущности?

Вознесся ли он по кристальной струне и через теменную чакру воспринял ли Саната Кумару?

С ментальным треском свалившись с облаков, — куда он забрался, как самодовольный мальчишка, не разобравшись как следует во всем этом до конца (несмотря на Скотланд Ярд), наш детектив становится последовательным и даже опытным: есть еще некоторые неясности. В конце концов, напоминает он себе, он не знает, что стало с Нотовичем. Или с Дугласом, если на то пошло. Не может он и удостовериться в существовании и подлинности этих манускриптов, как в прошлом, так и в настоящем. «Что же я выяснил?» — корит он себя за то, что позволил себе увлечься тайной Иисуса.