Утерянный Горизонт

Кануэй предложил сигарету, и Мэллинсон принял ее. Наступила пауза, которой каждый, казалось, был рад. В конце концов Мэллинсон ответил: "Знаешь, эти рабирательства ни к чему хорошему не приведут. Твоя теория, между прочим, о том, что неопределенный человек был выслан отсюда для поимки незнакомцев, специально для этого выучился летать и выжидал удобного случая до того, как в Баскуле не выявилась пригодная для этого машина с четырьмя пассажирами...знаешь, я конечно, не скажу, что это практически невозможно, однако во всем этом есть странная, нелепая неестественность. Сама по себе, она могла бы еще иметь вес, но когда ты примешиваешь к ней все остальное -ламы с возрастом в столетия, эликсир юности, или как там ты его называешь, то есть вещи, невозможные совершенно ...все это только наводит меня на мысль о том, какая муха тебя могла укусить."

Кануэй улыбнулся. "Да, кажется тебе трудно в это поверить. В самом начале со мной, наверное, было тоже самое, я не помню. Конечно, история эта действительно не простая, но, разве перед тобой было недостаточно доказательств того, что и место это само по себе удивительно? Подумай обо всем, что ты видел, что нам обеим удалось увидеть -- утерянная долина в глубине неисследованных гор, монастырь с коллекцией европейских книг- "

"Ах, да конечно, центральное отопление, современный водопровод, полуденный чай, все это так замечательно, я знаю."

"Хорошо, что тогда ты об этом думаешь?"

"Да, черт побери, ничего я не думаю. Одна сплошная тайна. Но, знаешь, оправдывать тайной совершенно невозможные вещи... Можно верить в горячую ванну после ее принятия, но когда кто-нибудь говорит, что ему несколько сотен лет, и ты веришь ему только потому, что он, видите ли, это утверждает, знаешь, это нечто другое." Он снова также натянуто рассмеялся. "Да, Кануэй, задел тебя этот монастырь, глубоко, по самые нервы, и я не удивляюсь, совсем нет. Давай ка, собирай свои вещи, и пора сворачиваться. Закончим мы эту дискуссию через пару месяцев после хорошего ужина в Мэйденс."

Кануэй тихо ответил: "У меня нет никакого желания возвращаться к этой жизни."

"Какой жизни?"

"Той, которую ты имеешь в виду...ужины... развлечения... поло...и все остальное..."

"Да разве я что-нибудь упоминал о развлечениях и поло?! Да и что в них такого, если разобраться? Я не понимаю, ты что не идешь со мной? Ты собираешься остаться здесь как и те двое? Да? В таком случае, позволь хотя бы мне убраться отсюда!" Мэллинсон выбросил сигарету и с сверкающими глазами бросился к двери. "Ты сошел с ума!" он дико выкрикнул. "Ты сумасшедший, Кануэй, вот и все объясниния! Конечно, ты всегда так спокоен, а я все кричу, метаюсь, но со мной все нормально, а ты, ты! Меня предупреждали еще до Баскула, но я считал это ошибкой, ошибкой насчет тебя, но сейчас я вижу насколько они были правы - "

"В чем тебя предупреждали?"

"Ну, что ты подорвался на войне, и после этого стал немного того, не в себе. В этом нет твоей вины, и я не говорю этого, и мне самому гадко от этих слов... Я лучше пойду. Все это отвратительно и страшно, и потом, я должен идти. Я дал слово."

"Ло-Тзен?"

"Да, если хочешь знать."

Кануэй поднялся и протянул ему руку. "Прощай, Мэллинсон."

"В последний раз, ты идешь с нами?"

"Я не могу."

"Тогда прощай."

Они обменялись рукопожатиями, и Мэллинсон ушел.

В одиночестве сидел Кануэй освещенный маленьким фонариком. Как по выгравированной в памяти фразе, ему казалось, что все самые прекрасные вещи были проходящими и обреченными на гибель, и два мира были настолько далеки, что никогда не могли сблизиться, и один из них, как всегда, держался на волоске. После некоторого размышления, он глянул на часы; было десять минут третьего.

Он все еще был за столом докуривая последние из своих сигарет, когда Мэллинсон вернулся. Юноша вошел в некотором смятении, и увидев его, остановился в тени, будто собираясь с мыслями. Он молчал, и обождав мгновение, Кануэй вымолвил: "Здорово. Что-то случилось? Зачем ты вернулся?"

Полная естественность вопроса приблизила Мэллинсона; он снял свои огромные горные ботинки и сел. Его лицо было пепельного оттенка и по всему телу пробегала дрожь. "У меня не хватило нервов," он простонал наполовину плача. "Ты помнишь то место где нас обвязали веревками? Я только до него и добрался... Больше не выдержал. Я не боюсь высоты, но в лунном свете все это выглядело ужасающим. Глупо, не правда?" Он не выдержал и истерически разрыдался, пока Кануэй не успокоил его. Потом он добавил: "Эти люди здесь, им нечего бояться. Никто с земли никогда их не побескоит. Но Бог видит, я бы многое отдал, чтобы пролететь над ними с хорошим количеством бомб."

"Что доводит тебя до таких мыслей, Мэллинсон?"