Существо было полностью прозрачным и однозначно живым. Вернее, не существо, а женщина. Она сидела на ящике из-под крупнокалиберных патронов, задумчиво глядя в сторону, и чему-то кротко улыбалась. Яркие изумрудные искорки загорались в разных местах внутри её тела, плавно плыли по организму, а затем, блеснув, затухали. Этот процесс очень сильно походил на овеществлённую рекламу витаминов или какого-нибудь обезболивающего, где чудесная субстанция пилюль аналогичным образом проникает в тело больного и устраняет там все недостачи и дискомфорт. Как бы подтверждая эту аналогию, лицо прозрачной женщины излучало искреннее тихое счастье и покой, как будто она только что освободилась от многолетнего недуга и страданий.
Катя заворожено присела на ящик рядом с женщиной, одновременно борясь с внезапным желанием дотронуться до неё. Наблюдая за чудесными огоньками в её теле, она совсем забыла о своём смутном задании. Всё, чего ей теперь хотелось, это оставаться подольше около волшебного существа. И чтобы оно хоть разочек взглянуло на неё.
Шли минуты. Аура исполняющегося счастья всё сильнее согревала Катю. Хотя и до этого вот уже больше суток с ней происходило только хорошее, именно здесь, на ящике с патронами посреди пещеры русских бэтменов она нечаянно постигла суть благоденствия. Аура уничтожала главную беду, что сопровождает каждое живое существо большую часть сознательной жизни - она уничтожала тревогу. Катя больше не боялась. Не могла бояться и переживать. Теперь она твёрдо знала, что всё будет хорошо, ведь перед ней сидела та самая волшебная фея, которую неосознанно ждёт каждая слабая душа, вынужденная сиротствовать в будничном мире. Та Фея Крестная, что после обманутых надежд и незаслуженных поражений, после безответной любви и отравы предательств, среди пепла одинокой боли и безнадёги отыщет поруганную Золушку, утрёт её горькие слёзки и досрочно унесёт в самый конец сказки, где больше не суждено случиться чему-то плохому, а только "жили они долго и счастливо", добавив к этому совсем несбыточное "навсегда".
Фея подняла голову, как будто только что заметила чужое присутствие, на секунду всмотрелась в Катю и вдруг дотронулась указательным пальцем до её груди. Крохотная изумрудная искорка блеснула в месте этого прикосновения и проникла внутрь Кати, сразу тускнея в непрозрачном теле, пока не исчезла совсем. Затем взгляд феи опять затуманился, и она вернулась к созерцанию грязного бетонного пола перед собой, на котором кто-то нацарапал слово "SSyka", где двойная "S" была изображена в виде всем известной нацистской лигатуры.
Катя не помнила сколько времени провела рядом с прозрачным существом, рассматривая вместе с ним причудливые руны. Она без оглядки забылась в той мистической общности, с которой сокровенное чувство бестревожности объединило их во что-то единое точно также, как две скандинавские молнии на полу объединялись и превращались в единый знак, обозначающий нечто более высшее и многозначительное, чем анонимная солдатская вульгарность.
И только упавшие на лицо солнечные лучи из открывающихся ворот вернули Катю в суровую реальность. Она обнаружила, что сидит в машине на старом месте, а полковник аккуратно выруливает на просвет.
- ...и тогда тут всё зачистили. В любом случае, даже если придётся давать показания, ты с чистой совестью можешь сказать, что я показывал тебе секретный ангар с боевыми вертолётами. Потом на картинках покажу какие вертолёты тут должны стоять. Хорошо? - Он обернулся к ней и спросил ещё громче. - Хорошо?
Катя машинально кивнула.
- А вообще она тебя признала. Нюх меня не подвёл, - оживлённо продолжил полковник, протягивая ей через плечо картонную папку с красным штампом "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО". - Вот тебе, пока едем, информация для ознакомления.
Внутри оказалось несколько аналитических записок от разных силовых ведомств, полностью уничтоживших ту завесу мистического трепета и сказочности, которую только что пережила Катя.
Оказалось, что Фею Крёстную звали Изольда Леопольдовна Казак, и до недавнего времени она работала обычным преподавателем статистического анализа в одном из хабаровских ВУЗов. А сказочное преображение Изольды Леопольдовны произошло из-за того, что в далёкие советские годы на одной из студенческих вечеринок у неё случилась быстрая любовь с одногруппником Кешей, впоследствии ставшим известным в местных бизнес-кругах как Кеша Киприот.
Вопреки прозвищу Иннокентий Уринсон предпочитал вести свои порочные дела не на Кипре, а в Сингапуре, избавляя элиту Дальнего Востока от неуверенности в российском правосудии через сеть изощрённо переплетённых трастовых фондов и анонимных венчурных компаний. Кешины трасты отмывали всё подряд: и мутные строительные откаты, и грязные мошеннические кредиты, и дурнопахнущие криминальные накопления. Эти токсичные финансовые стоки прокачивались сквозь многослойные фильтры Кешиного хозяйства и оседали мультивалютной начинкой в анонимных банковских ячейках и на обезличенных оффшорах.