Утес - 5000 (СИ)

Одновременно с этим очень захотелось есть.

Кузьма вдруг представил, как здорово было бы заранее перед смертью поесть гуся. Такого огромного, с ароматными яблоками, напитанными жиром, с хрустящей зажаренной корочкой и безо всякого постного гарнира. Как бы он оторвал руками себе добрый такой шмат, обмакнул в соус с клюквой и стал жевать, нахваливая поощрительными кивками, приготовленное блюдо. Он бы съел сразу половину птицы, а оставшееся оставил на вечер, чтобы съесть холодным, измаравшись лицом и руками в пахучем застывшем жире и яблочном пюре с петрушкой. И вот после такого вполне можно было бы лечь на пол и спокойно умереть назло всем оставшимся.

Кузьма даже мечтательно вздохнул, хотя не имел к такому действию привычки. Аромат гуся щекотал ноздри, убаюкивая голодный желудок желательными впечатлениями. Кузьма причмокнул губами, от того как хорош гусь, которого он будет есть, и только в следующий миг осознал, что пялится на него уже неопределённое время. Перед его носом на полу стояло серебряное блюдо с приготовленной птицей. Чудо свершилось.

Став теперь уже по факту настоящим седьмым апостолом, Кузьма Липатов поступил с птицей в точности так, как планировал в лежачем положении. Съев половину тут же, остальную часть он поставил в холодильник, дождался заката солнца, достал, съел второй остаток и не смывая гусиный жир с лица и рук лёг спать до следующего светлого периода природы.

Во сне ему приснилось, что он в кабине паровоза кидает уголь и следит за давлением и клапанами как сноровистый путейский помощник. А за машиниста какой-то молодой мужик с русой щетиной правит состав вперёд строго по рельсам. Иногда он отвлекается на Кузьму и весело удивляется ему, приговаривая: "Эх, Кузьма, настырный тип. Ну, посмотрим на тебя в деле". От этого Кузьма ещё шибче старается, кидает уголь и выслеживает давление в котле по закопчённому циферблату. Затем машинист подзывает Кузьму и показывает ему вдаль: "Смотри", - говорит. - "Это я там. И ты". И Кузьма понимает, что едут они в том самом неостановимом невидимом поезде, что будит его каждое утро. И что вот сейчас в следующую секунду он увидит издалека свою жизнь, а также истинного Иисуса во всём исполинском размере тела, и тогда поймёт всё. Кузьма решает проморгаться, чтобы яснее узреть грядущую истину и... просыпается.

К концу следующего дня Кузьма принёс своего гуся на вечерю. Апостолы встретили чудо энтузиазмом, а распробовав, зауважали Кузьму как толкового мужика. Даже Фёдор-буддист съел птичье крыло, а после подмигнул ему как равному чудотворцу. С тех пор гусь Кузьмы стал неотъемлемой частью вечерней трапезы.

Кушать каждый день водную птицу стало бы тяжёлым занятием любым едокам, но гусь Кузьмы был так божественно вкусен и ароматен, что не доставлял апостолам никакой усталости. Он содержал тот идеальный вкус, какого не имеют доступные продукты и не способно изобразить простонародное поварство. Гусь обладал точно тем вкусом, какой обычно представляют при виде картин о древних трапезах королей, или в рекламе чего-то такого, что непременно надо купить, и если купишь, то на короткий миг сможешь вообразить себя в идеальном мире, где непременно найдётся такое большое серебряное блюдо с зажаренным гусем, покрытым живописной зеленью и фруктами.

Именно настолько превосходным был гусь, которого Кузьма приносил каждый вечер в беседку. Дополнительное же личное чудо, помимо общественной пользы, составляло то, что на самом деле Кузьма до этого события ни разу в жизни гуся не пробовал. Даже в детстве или на Новый Год. Он никому бы никогда не сказал, но он лишь представил тогда, лёжа на полу, что-то идеально вкусное, что хотелось бы попробовать перед смертью, и это наперво оказался непробованный и влекущий жареный гусь.

*

- Есть хочешь? - спросил Кузьма у педераста.

- Нет, спасибо, - незадумчиво ответил тот, а затем спохватился. - А чем вы тут питаетесь, кстати? Если что, мне паёк снарядили - я поделюсь.

Кузьма покровительственно улыбнулся такому забавному неведению в здешних чудесах и покачал головой. Они подошли к уцелевшему подъезду двадцать седьмого дома, но педераст немного застремался входить в аварийный объект.

- А вам там не опасно? - удивился он.

- Нам нет. Тебе да, - просто ответил Кузьма.

- Почему? - спросил журналист.

- Потому что нельзя, - сказал Кузьма. - Потому что нельзя. Потому что нельзя быть краси-и-вой тако-о-ой, - пропел он весело дальше и захохотал своему юмору.

Педераст опять насупился, но Кузьма не дал его обиде распространиться в слова и быстро изобразил ему другой интерес:

- У нас там Ковчег, - интригующе шепнул он. - Ты первым эксклюзив заимеешь. Пошли.

Тему за Ковчег апостолы замутили неделю назад после очередного золотого луча от молитвы Бабенко. Бог-пешеход бессловесно намекнул, что скоро двинется дальше и ждёт от апостолов правильного поступка.

Мужики совещались весь вечер. Бабенко призвал голосовать за статую в достойном масштабе и строительство церкви на площади всего квартала. Обещал своими силами оформить это дело в юстиции как религиозный фонд.