Утешение в дороге

Она захлопала ресницами. Приоткрыла рот. Я снова взялась за расческу. Потом потянулась за шкатулкой и достала мамино кольцо из янтаря. Оно было великовато для моего безымянного пальца, поэтому я надела его на средний. Мамин голос звучал у меня в голове, она говорила со мной, как раньше, когда я расчесывала ей волосы – там, в небесном доме. Я расчесывала волосы и смотрела в зеркало, где отражались облака, стучавшиеся в окна, высоко над землей. Мама – в черном вязаном платье с высоким воротом, которое подчеркивало ее изящные плечи и стройные ноги, – улыбалась мне в ответ. Волосы у нее ниспадали сияющими волнами, а темные брови как будто хмурились. Я не могла ничего разглядеть под дугами этих бровей – ни глаз, ни носа, ни рта. В одной руке она держала стакан с прозрачным напитком, в котором звенели кубики льда, а в другой руке – губную помаду. Она собиралась на свою танцевальную работу, и я укладывала ей волосы. Каждый взмах гребня отзывался шепотом, и светлые пряди трепетали под моими руками.

– Как мы ее назовем, Холл? – спросила мама.

Мы обе посмотрели на новенькую.

– Не знаю. Как-нибудь необычно.

Мы задумались.

И тут ее осенило.

– Помнишь лошадь, которую ты выбрала в тот раз? И Дэнни на нее поставил?

У меня перед глазами выстроился ряд скакунов – крепких, мускулистых, гнедых, с вытянутыми, как у жирафов, шеями. Самая красивая в мире лошадь, жемчужно-серая, выбивалась чуть вперед.

– Систер Солас, – прошептала я. – Я помню ее, мама.

– Эта девушка… той же масти, верно?

– Да.

– И такая же шустрая?

– Победитель.

– Тогда мы назовем ее Солас, Холл. В честь лошади.

– Солас? – Белокурые пряди коснулись моих щек поцелуем. – Да. В честь лошади, мам. Отлично. Вот, значит, кто я. Девушка по имени Солас. Я тоже в вечном движении. И никто не указывает мне, что делать.

– Верно, Холл. В общем, ты все поняла. – Она накрыла мою руку ладонью. – Не останавливайся, Холл, ради всего святого.

Я продолжала расчесывать волосы.

– Солас, – произносила я с каждым взмахом гребня. – Зови меня Солас.

Так я и стала Солас, которая идет по дороге, устремленной в ночное небо, голосуя оттопыренным большим пальцем, с рюкзачком за спиной и сигаретой в кармане. Я отправилась к маме, на свой страх и риск. В Ирландию, где зеленела трава. Я не знала, в каком городе живет мама, но не сомневалась, что найду ее. Обязательно найду. В парике Солас я собиралась пересечь Ирландское море и бродить по ирландским холмам под мелким, мягким дождем, потягивая глоточками воздух свободы, как и обещала мама. Никто не смог бы меня остановить, и я бы все шла, шла…

Внизу хлопнула дверь.

Небоскреб исчез. Вместо него снова маячил пафосный Тутинг с белоснежным конфетти на улице и тишиной в домах.

Фиона вернулась из магазина. На моих губах заиграла улыбка Солас, и над пышной шевелюрой завис светящийся нимб. Выглядела я няшкой, но в душе оставалась дрянной девчонкой.

– Холли, – позвала Фиона из холла. – Иди, посмотри, какую пиццу я купила.

Я сняла парик и спрятала его под подушкой, а сверху усадила Розабель.

– Скоро вернусь, – пообещала я обоим.

Я отперла дверь и спустилась вниз, едва касаясь перил.

– Привет, Фиона. – Я прислонилась к косяку кухонной двери.

Фиона показала мне свои покупки. Ветчину и ананас.

– Мои любимые. Спасибо.

Я так проголодалась, что могла бы съесть все и сразу. Можно подумать, что в том парике я успела слетать на Луну и обратно.

– Давай забудем о том, что было, Холли?

Наверное, мои губы шевельнулись, потому что Фиона в упор смотрела на меня, врезаясь взглядом в мои глаза.

– Да, Фиона, – сказала я. – Хорошо.

– Только при условии, что ты больше не будешь меня так называть.

Я стояла в дверях, теребя молнию на кофте.

– Ты ведь не будешь, правда, Холли? Пожалуйста?

– Не буду, Фиона. – И добавила то, что обычно говорил Майко. – Я тебя поняла.

Фиона улыбнулась.

– Спасибо, Холли. Видишь ли, это мое больное место – то, что я не могу иметь детей. – Она полезла в сумки, достала пакет с мандаринами и предложила мне один. – Несколько лет назад у меня был рак.

Я взяла мандарин, забывая о том, как ненавижу их чистить.

– Рак?

– Теперь не о чем беспокоиться. Врачи говорят, что я в полном порядке. Но мне пришлось пройти химиотерапию. Ты знаешь, что это такое?

Я перекладывала мандарин из руки в руку, как мячик.

– Ну, в общих чертах.

– Тебе дают сильные лекарства, от которых выпадают волосы и тошнит. Иногда это приводит к тому, что ты не можешь иметь детей.

Я уставилась на прожилки в оранжевой кожуре.

– Фигово, – выдавила я из себя.

– Небольшая цена за жизнь, но это не то, чего хотели мы с Рэем. Так что больше не обзывай меня, Холли. Прошу тебя.

– Хорошо, – пообещала я.

Фиона кивнула и начала распаковывать остальные покупки. Поначалу я просто наблюдала за ней, а потом отложила мандарин, схватила один из пакетов и выгрузила из него консервные банки с помидорами. Я отнесла их в шкаф, где, как мне казалось, им место.

– То время… – Запихивая в холодильник мороженую рыбу, Фиона пустилась в воспоминания. – Самые долгие восемнадцать недель в моей жизни. Я носила парик, чтобы скрыть облысение.

– Парик?