Утешение в дороге

Чуть позже, тем же утром, мне досталось от главной заводилы, пижонки Каруны. Взгромоздившись на стул, она стала читать книгу, коверкая текст и подделывая мой акцент, а потом спрыгнула на пол и заявила, что у нее отваливаются уши, и весь класс снова заржал. Она выхватила у меня из рук чек на обед и зачитала его вслух. Я попыталась вырвать его, но было слишком поздно. Она узнала, что я не такая, как все. На одной стороне чека значилась моя фамилия, Хоган, а на другой стояла подпись Фионы – Олдридж. Каруна объявила на весь класс, что я – приемыш. Я схватила ее за шею, с силой дернула за густые светлые волосы, и она завизжала, а тут как раз вошел мистер Престон, и меня чуть не исключили из школы. Он отправил меня к директору, и тот сказал, что моя следующая выходка станет последней. Когда я вернулась в класс, мистер Престон заставил меня извиниться перед Каруной на глазах у всех.

– Извиниии, Каррууууна. – Я придала своему голосу самый сиропный оттенок.

Наши взгляды сцепились, и в них читалось: «Мы с тобой одного поля ягоды». Я невольно улыбнулась, и она усмехнулась в ответ. Одним словом, мы друг друга стоили. На перемене она угостила меня сигаретой, и мы обменялись номерами мобильных. Впрочем, на следующий день она меня уже не замечала, потому что ее приятель Люк вернулся с Тенерифе. Понятия не имею, чем он там занимался, но следов загара я на нем не увидела. Так мой статус опять понизился до Маленькой Мисс Новенькой. В общем, школа стала нескончаемой чертовой мессой, которую нельзя пропустить, как говорила когда-то мама.

По вечерам я возвращалась домой и заваливалась на диван с пультом от телевизора и пиццей. Я спросила Фиону, можно ли поставить телевизор в мою комнату, и она ответила отказом.

– У всех в школе есть свой телевизор, – возразила я.

– Мы не все.

Лассо скользнуло.

«Бесплодка», – мысленно ругнулась я.

– Но…

– Ладно, ладно, я подумаю. – Может, она позвонила Рейчел, или дело в чем-то другом, но на следующий день мне разрешили обзавестись маленьким телеком. С условием, что я буду еженедельно выплачивать за него какую-то сумму из своих карманных денег и выключать до начала ночного выпуска новостей. Я согласилась.

У меня никогда раньше не было телевизора в комнате. Как и модного мобильника – миниатюрного, легкого, с оплатой по факту. Фиона раскошелилась, потому что мой старый сломался. Я тотчас отправила сообщение Триму и Грейс, чтобы они знали мой новый номер: «КАК ВЫ? ЗДЕСЬ КРУТО. ЛЮБЛЮ. Х».

Только никакой крутизной здесь и не пахло.

Кто-то решил бы, что я уже в раю с этой шикарной комнатой, мобильником, телевизором. Чего еще может желать ребенок из приюта? И тем не менее все это казалось неправильным. Я чувствовала себя паршивой овцой в доме Олдриджей, наркоманом в классе йоги.

Взять хотя бы сигареты.

Я не сказала Фионе и Рэю, что курю. Таким чистюлям этого не понять. Так что приходилось дымить в открытое окно, запираясь в своей комнате.

Однажды в субботу Рэй нашел мой окурок.

– Эй, Холли!

Он возился в саду, а у меня было приоткрыто окно. Я высунула нос. Воздух дрожал, как будто предчувствуя что-то недоброе. Рэй улыбался мне снизу. Так обычно улыбаются застигнутые врасплох.

– Что?

Он поднял темный окурок и покрутил его в пальцах, как бумажный зонтик для коктейля.

– Это твое?

– Не-а. Я здесь ни при чем.

– Может, ветром занесло?

– Да, точно, – подхватила я. – Наверняка ветер. Такие порывы налетают, с ума сойти.

Он покачал головой, как будто мир – грустное место, и бросил окурок в контейнер с садовым мусором.

– Знаешь, я ведь сам курил, – сказал он, вооружаясь ножницами для стрижки живой изгороди.

– Да ну?

– Было дело. Но я понял, что это игра для дураков. Поэтому бросил.

Он начал стрижку. Щелк-щелк.

Щелканье ножницами затянулось на целый день. Я закрыла окно и задернула шторы для большего уединения. Сейчас я могла бы убить за сигарету. Но у меня не было ни пенса, потому что почти все мои карманные деньги уходили на оплату телевизора. Поэтому я выкурила воображаемую сигарету и стала играть в няшку Солас. Накрасила ногти ярко-красным лаком и начала кривляться перед зеркалом в парике, топе от бикини и ультракороткой юбке. Моя мама когда-то танцевала во всех лучших клубах Мейфэйра и имела успех. У нее был обтягивающий костюм с блестками и страусовыми перьями. Я не сомневалась в том, что она и сейчас зажигает, теперь уже в Ирландии, в каком-нибудь шикарном местечке, где все на нее таращатся и пускают слюни. Скоро и я вернусь туда, в Ирландию, откуда начинался наш с мамой путь, и присоединюсь к ней на сцене, и мы будем выступать дуэтом.

Если спросить меня, помню ли я Ирландию, то я отвечу, что она до сих пор как картина, залитая дождем. Мне было пять лет, когда мы отправились морем в Англию. В памяти вспыхивают какие-то фрагменты. Жужжащая муха над желтым абажуром; смех, доносящийся из другой комнаты; высокий шпиль и чуть дальше мост, откуда я бросала палки в черную реку.