Утешный мир

Девушка была невысокой, полненькой, с маленькими ступнями и кистями рук. Лицо наполовину прикрывали неровно обрезанные темные волосы. Симпатичная или нет – понять было невозможно. На лице девушки лежала тень, и она падала не только снаружи, от волос, но и, если можно так выразиться, изнутри. Природы этой тени я не понимала, потому что присутствия большой психиатрии не чувствовала. А что же еще?

Мать очень просила меня: две попытки самоубийства почти подряд, второй раз едва откачали, единственный ребенок, умный, талантливый, любимый, всегда все было хорошо и вот, лекарства тоже не помогают… Я позволила себя уговорить, а теперь об этом почти жалела.

– Женя, сколько вам лет?

– Двадцать один. А сколько бы вы дали?

– Я бы затруднилась с ответом, – честно ответила я.

– Я все равно не буду жить, – равнодушно сказала девушка. Рисовки в ее утверждении почти не было, и это пугало больше всего. – А все, что вы придумаете, чтобы мне возразить, я могу сказать сама себе перед зеркалом. И оно совершенно ни в чем меня не убеждает.

Я кивнула, соглашаясь. Знакомое ощущение: все аргументы, которые вы можете привести по тому или иному вопросу, я знаю и сто раз проговаривала сама себе. И ни в чем саму себя не убедила.

– Скажите, Женя, ваши трудности, в чем бы они ни заключались, начались когда?

– Когда? – Женька задумалась, потом неуверенно предположила: – Ну, наверное, когда я родилась? Ведь если я сейчас хочу умереть, молодой и здоровой, то, наверное, уже само мое рождение было ошибкой?

Этому утверждению нельзя было отказать в некоторой логичности, но меня, конечно, интересовало нечто совсем другое.

– Ладно, сформулирую иначе: когда вы поняли, что многое в вашей жизни идет не так, как вам бы хотелось?

– А у вас что, неужели все идет и шло, как вы хотели? – с некоторым вызовом вздернутый подбородок: эка я вас…

– Да. Не совершенно всё, конечно, но по преимуществу.

Женька сразу поняла, что я не вру, – и снова сникла.

– Так когда?

Поняла, что не отстану, и ответила:

– В конце десятого класса. Мне было тогда 14 лет… и у меня как раз вышла вторая книжка.

– Спасибо, Женя. Теперь я хотела бы поговорить с твоей мамой. Она ведь сидит в коридоре?

– Как? – Женька удивилась так искренне, что даже немного ожила. – А у меня вы больше ничего не спросите?

– Может быть, потом…

– Я довольно быстро сообразила, к чему идет. И ему говорила, умоляла даже. Он меня не слышал. Мы тогда и к вам приходили, вместе с ним, то есть все вместе. Вы сказали: все этапы должны быть пройдены, вы отнимаете у дочери детство, это не пройдет для нее бесследно. Он потом сказал: боже, какая ерунда все эти психологи! Напыщенные неудачники, думают, что что-то понимают в жизни, но это же смешно!

Я их тогдашних, конечно, не помнила – сколько лет назад это было?

– А кто такой «он»? Ваш муж, отец Женьки?

– Да, он. Если бы вы знали, как я сейчас себя ненавижу – за глупость, податливость, за честолюбие, ведь и оно у меня тоже было, чего тут скрывать и все валить на мужа…

– Ненависть – сильное чувство, но оно редко бывает конструктивным, – заметила я. – Расскажите лучше о хорошем – как я понимаю, его было много…

* * *

Для женщины это был первый брак, для мужчины – третий. В двух предыдущих у него тоже были дети – дочь и сын, но он фактически не занимался их воспитанием. Дочь, уже взрослая, замужняя, жила где-то обычно и благополучно, а с сыном что-то не сложилось – она точно не знает, но были какие-то довольно крупные неприятности, они с бывшей женой бессильно и громогласно обвиняли друг друга, она как-то оказалась свидетельницей.

Брак был по любви. Он казался ей потрясающим – зрелым, красивым, талантливым. Он всегда прекрасно рисовал и очень хотел стать свободным художником, но его родители сказали: это не профессия, которой можно заработать кусок хлеба; он послушался и стал архитектором. Все говорили, что хорошим.

Когда она забеременела, он проявлял такое внимание и такую чуткость к ее состоянию, что ее подруги буквально плакали от зависти. Он говорил: я так счастлив, что у меня наконец-то будет ребенок! Она иногда думала: а как же два предыдущих? Но ей все равно было приятно, что ее ребенок – главный. Он целовал ей руки, дарил разноцветные гладиолусы и говорил: вот увидишь, я буду замечательным отцом!

Но когда Женька родилась, он как будто забыл обо всех своих обещаниях. Она крутилась в детско-пеленочно-бутылочной карусели, потом у нее был мастит, потом у Женьки – воспаление среднего уха… А у него – новый проект, поездка с друзьями на этюды, и «доброжелатели» уже намекали ей, что у него новый роман… а чего ж ты хотела… тебя все предупреждали… надо же было понимать, когда ты…

В три с половиной года Женька по кубикам выучилась складывать слова и вслух прочитала папе что-то из азбуки. И приблизительно тогда же нарисовала совершенно потрясающего петуха с хвостом-радугой.

Ей показалось, что она в реальности услышала, как у него в голове щелкнул какой-то переключатель. Он сказал:

– Гляди-ка: все-таки не зря я выбрал для дочери такое имя – Евгения. В нем есть правильный корень.