Утятинская торговка

В камине торф сгорает с громким треском,

А старый друг приветствует меня.

Константин впервые слышит, как она поет. Теперь он понимает, почему с такой болью она говорила о школьном струнном кружке. Переждав бурные аплодисменты, Ираида спрашивает: «А где Валера?» Приводят Кожевникова, и они вдвоем поют:

– По широкому полю вдогонку

Мы пустили горячих коней…

«Я чувствую себя Аллой Пугачевой», – говорит она ему, когда они движутся в медленном танце. «Это по поводу пения, или по поводу меня, юного и неискушенного?» «Второе».

Утром проснулись поздно от звонка в дверь. Константин пошел открывать. На пороге стоял Санек.

– О! – сказал Константин. – Надо понимать, ты Ирин родственник?

– Я не родственник, я воспитанник… детского дома.

– Ну, понятно. Ты – Саша, внук воспитанницы детского дома Ириных дедушки и бабушки?

– Точно!

Костя скорчил ему зверскую рожу и подмигнул глядящей на них в изумлении Ираиде Семеновне:

– Ира, это он?

– Ну… да.

– Пойдем, я покажу, куда поставить машину.

Вышли.

– Санек, такого прокола я от тебя не ожидал.

– Да Щукин за руль под утро сел, а я и задремал. Они у гостиницы сошли, а я за руль – и к вам. А соображаловка еще не включилась. Стою и не помню, кто я вам.

Они обсудили план Аркадия Борисовича, поставили машину во дворе и вернулись через черный ход. К их приходу Ираида Семеновна уже накрыла на стол.

– Саша, ты совсем сонный. Поедим – и приляг.

– Да, спасибо, Ираида Семёновна.

– А мы прогуляемся, так что мешать тебе никто не будет, – добавил Константин.

Хозяйке выходить в такой мороз не хотелось, но возражать не стала. Двигаясь в сторону центра, Константин сказал:

– Ирочка, я понимаю, что этот выход в свет тебе совсем не в масть. Но давай пройдемся. Надо выявить, кто против нас. Нет-нет, не мы будем наблюдать. Мы ходим, за нами следят. Так что расслабься и начинай лекцию о достопримечательностях города.

Они вышли на площадь, потом прошлись по скверу, перешли Пушкинскую и очутились в безлюдном городском парке. В глубине парка стоял деревянный дом, который когда-то был построен специально под музей партизанки Маши Мельниковой. Теперь сюда перевезли еще и городской краеведческий музей. Было тесно, да и объединенный штат двух музеев не ладил между собой. Однако Ираиду Семеновну встретили приветливо обе враждующие партии. «Можно, я на этом дворянском креслице посижу?» – спросила Ираида Семеновна, и, откинув бордового бархата кишку, перекрывавшую экспозицию, села на потертое кресло. «Тебе, Ирочка, все можно», – ответила Елена Игнатьевна, научная сотрудница лет под шестьдесят, высокого роста, сутулая и неказистая. Константин обратил внимание на женский портрет, висевший над креслом, и Елена Игнатьевна с удовольствием поведала о судьбе Ирины Барташевской. Потом Константин спросил о Коневиче, имя которого то и дело слышал. Только она начала рассказ о самом знаменитом из рода утятинских дворян Коневичей, Василии Михайловиче, поэте, коннозаводчике, собирателе музыкального фольклора, организаторе народного хора, как директор Юрий Юрьевич привел в зал экскурсию. Укоризненно покачав головой в сторону Ираиды Семеновны, он сказал: «Вот как раз Елена Игнатьевна вам о Коневиче расскажет», и смылся. Группа экскурсантов была разношерстная: пяток старшеклассников, бабушка и дедушка с двумя внуками, двое мужчин средних лет, девушка с двумя молодыми людьми. Кто-то из этого молодняка и подначил старушку, высказавшись о третьестепенных поэтах, чтимых в провинции. Не прореагировав внешне, она начала:

– Вы заметили, как много образных выражений со словом «руки»? Развести руками, умыть руки, опустить руки, заламывать руки…

Я много рук при встречах пожимал,

И многих недостойных обнимал,

А если дружбы я не находил,

То горестно руками разводил.

Когда и хлеб, и кров я потерял,

То к небу рук в мольбе не воздевал,

А пред собой тянул что было сил

И милостыню у людей просил.

Я рук не опущу, покуда жив,

Не отойду, бессильно их сложив,

Но вот приходит мой печальный срок,

И в руки вложен крест и образок.

Скажете, такое нарифмовать может любой мало-мальски образованный гуманитарий? Соглашусь! Отглагольные рифмы, парная рифмовка – не бог весть что. Но незавершенное это стихотворение обагрено кровью Василия Коневича. Он был убит разбойниками в тот момент, когда набело переписывал только что сочиненное им стихотворение «Руки». Перо выпало из его рук на слове «крест»… Есть такое слово – «предвидение». И оно уже из области поэзии…

Ираида Семёновна кивнула Константину, и они на цыпочках покинули зал. Выйдя из музея, Константин сказал:

– Теперь нам надо пройтись поодиночке. Ты куда пойдешь?

– В магазин зайду, потом в банк.

– Какой, лопнувший?

– Нет, там недели две ясности не будет. В Сбербанк, коммуналку оплатить. А что?

– Да хорошо бы в такой банк, где ячейки есть.

– Ладно, в Облкомбанк зайду, это напротив. Ячейку снимать?

– Будет тебе хихикать. Просто сделай, что тебе нужно, и возвращайся. У парковых ворот они разошлись: Ираида Семеновна повернула налево, к площади, а Константин перешел дорогу и быстрыми шагами двинулся к автовокзалу.