Утятинская торговка

В общем, Ира через Зинаиду Захаровну достала все разрешенные продукты и упаковала их: «И не забудьте, сверху я положила водку и сало. Этот сверток передадите Иванову Алексею Кузьмичу, видите, я тут записала? И привет ему от Моргачева Родика, он знает. И не тушуйтесь, все мы люди, и все водку пьют. Не откажется, не сомневайтесь».

Через три дня Ира пришла встречать Аркадия Борисовича на вокзал. Поезд задержался, и когда наконец прибыл, у Иры зуб на зуб не попадал.

– Ирочка, ну зачем ты! Ой, а руки-то какие холодные! Поехали на такси!

– Что вы, Аркадий Борисович, дорого!

Но он уже открывал дверцу серой «Волги» с шашечками. Проехаться в такси Ире очень хотелось. Она на нем только в Калининграде ездила с Ахмадом.

– Ну, как?

– Ира, какая ты умница! Я сразу спросил Иванова, а он оказался на дежурстве. Передал сверток… Ира, небо и земля! Сумку просмотрели очень поверхностно, не ждал как всегда, сразу в комнату отвели. И Боря тут же пришел.

– Вот видите, Аркадий Борисович! Все мы люди! Ну, и как сынок ваш? Держится?

– Он никогда вида не покажет, если что не так. Но не изменился, не похудел, не поседел. Просил передать тебе привет.

– Какие мы с вами… болтушки, вот! Вы даже ему обо мне рассказали.

– А как же, Ира! Ты же моя опора. Кстати, он мне хорошую идею дал насчет тебя. Потом расскажу.

Про идею Ира забыла. Но через три месяца, когда Аркадий Борисович получил разрешение на очередное посещение сына, идею в несколько переиначенном виде пришлось реализовать.

Вернувшись с ночной смены, она обнаружила хозяина на полу. Вызвав «Скорую», пыталась своими силами привести его в чувство. Уходя, кругленький лысенький врач, сочувственно схватив ее за руку, сказал:

– Крепитесь, голубушка.

– Что? – испуганно вскинулась Ира.

– Вам что, не сказали? – удивился врач. – А больной в курсе.

– В каком курсе?! – со страхом спросила Ира.

– Онкология у вашего дедушки. И жить ему осталось… не знаю, сколько, но немного. Боли начнутся – приходите к лечащему врачу за обезболивающими.

Ира долго стояла в коридоре, боясь войти к Аркадию Борисовичу. «Только не плакать!», – говорила она себе.

– Ирочка, расстроил я тебя.

– Ну что вы, Аркадий Борисович! Вы поправитесь!

– Нет, Ирочка. Будем смотреть правде в глаза. У меня не хватит сил даже к Боре съездить. Придется тебе.

– Аркадий Борисович!

– Да, Ира. Я все бодрился, а теперь понял: Борю я больше не увижу.

– Ну что вы, он выйдет через три месяца!

– Но я-то столько не проживу. Ира, не перебивай! Я должен сохранить все, что нажил, для Бори. Знаешь, что будет с квартирой, как только я умру? Ее тут же отберут. И моему сыночку некуда будут вернуться…

– Разве так может быть?

– Так со многими было. Знаешь, что мы сделаем, Ира? Мы распишемся! – Ира смотрела на старика ошарашено, даже, кажется, открыв рот. – Ты сохранишь жилплощадь и все, что здесь есть, как моя вдова, для моего сына.

– Разве так можно, Аркадий Борисович?

– Это законно, Ира. Ты поможешь мне?

– Вы же знаете, я для вас… всё!

– Ты ведь Зине позвонила? Зина договорится в загсе, чтобы нас расписали побыстрее.

Зинаида Захаровна забежала к ним вечером после работы. Она минут десять посидела со стариком, обсуждая его дикую идею, потом вышла к Ире на кухню:

– Ирка, ты надеешься облапошить Наппельбаумов?

Ира, продолжая помешивать кашу, подняла на нее глаза. У них давно уже установились доверительные отношения. Единственное, в чем они расходились, – в оценке старика. Для Иры он был здесь самым близким человеком, добрым и заботливым. Наверное, она так к нему привязалась, потому что у нее с детства не было родного мужчины: отца, дедушки… А Зинаида Захаровна, которая была подругой покойной Фанни Иосифовны, считала Аркадия Борисовича хитрым, жадным и бессердечным. Ира удивлялась, как можно так думать о человека, которого знаешь лет двадцать, если не больше.

– Зинаида Захаровна, вы с нами поужинаете?

– Овсяную кашу? – фыркнула та в ответ.

– Еще есть блинчики с творогом, – мирно ответила Ира.

Навалившись своим большим бюстом на кухонный стол, Зинаида Захаровна резала блинчики на мелкие кусочки и быстро отправляла их в рот. Потом, подкрашивая губы и косясь на Иру, что-то, видно, для себя решала. Щелкнув застежкой сумочки, сказала:

– Простота хуже воровства. Значит, Наппельбаумы тебя облапошат.

– А что с меня взять? У меня и нет ничего.

– Молодость, моя милая. Молодость и красота. Вернется этот фармазон Борька и продаст тебя своим уголовным дружкам. Сам-то он, говорят, женщинами не интересуется.

Насчет продажи Ира только хмыкнула: здесь вам не Эль-Бахижа. А насчет того, что он женщинами не интересуется, даже обрадовалась: ей же ехать к незнакомому дядьке. Истинного смысла Зинаидиного намека она не понимала: решила, что он как пожилой, серьезный человек на баб внимания не обращает.

Через несколько дней их тихо расписали в кабинете заведующей загсом. Свидетелями были Зинаида Захаровна и какой-то длинный носатый дядька с красивым портфелем, который сразу за порогом распрощался и, несмотря на уговоры Зинаиды отобедать в ресторане, убежал.