Утятинская торговка

Они сидели в ресторане втроем. Зинаида Захаровна все поглядывала на часы: заканчивался ее обеденный перерыв. Залпом выпив компот, она сказала:

– Завтра с утра пойдем с тобой в паспортный стол. Не опаздывай!

– Зина, подожди. – Аркадий Борисович вынул из кармана коробочку и подал Ире. – Вот, при тебе дарю. Это от бабушки моей остались. Фаня их никогда не носила.

– Я даже и не видела их у нее, – сказала Зинаида Захаровна, рассматривая массивные старинные серьги.

– Ой, зачем, – испуганно замахала руками Ира.

– Бери, бери, – сказала Зинаида. – С паршивой овцы хоть шерсти клок. Как пропишешься, с Искожа рассчитывайся. Пойдешь к нам центральный универмаг ученицей.

– Я не могу. Там же платить будут мало.

– Аркадий Борисович зарплату тебе еще не выдавал? Сколько платить будешь? Двадцать пять?

– Тридцать, – ответил старик.

– Какая зарплата? Я ведь живу на всем готовом.

– Поэтому и не шестьдесят. Ну вот, месяц продержишься. А там и в продавщицы переведут. Ты что, не видишь, как у тебя от этой химии ногти ломаются и волосы ползут?

Зинаида снова взглянула на часы, ойкнула и помчалась к выходу. А Аркадий Борисович сказал:

– Ира, теперь с моей фамилией твои черные тебя не найдут.

– Точно! – обрадовалась Ира. – Спасибо вам большое!

– Только ты лучше матери и сестре свою фамилию не говори. Женщины, знаешь… могут проговориться. А когда Боря вернется, он придумает, где тебе жить.

И вот Ира сидит напротив этого Бори. Он читает письмо отца, а Ира разглядывает его. На отца не похож. Разве вот нос. А овал лица другой, и фигура… старичок худенький, а этот видишь… бугай какой. Внезапно зэк поднял на нее взгляд:

– Тебя как зовут? Ирина?

– Ира. Ираида.

– Значит, Ида. – Ире это не понравилось, но возражать не осмелилась. – Что, отец действительно так плох?

– Он вдруг резко сдал за последние две недели. Мы его уже теперь одного не оставляем.

– Мы? С кем он сейчас?

– Зинаида Захаровна переселилась на время моего отъезда. А днём Цецилия Львовна заходит.

– Это кто?

– Племянница её.

– У неё нет племянницы. А! Циля шепелявая! Как ты считаешь, почему ему стало хуже?

– Он упал. Я в ночную смену работала, возвращаюсь – лежит. Потом вроде встал, но после загса резко ослабел. Он, наверное, держался тем, что вас ждал. А теперь решил, что не доживёт – и держаться перестал.

– Он очень к тебе привязался.

– И я к нему. Не сомневайтесь, Борис Аркадьевич, я всё сделаю так, как он решил. И… кушайте, пожалуйста!

Ира прорвалась к начальнику.

– Не понимаю, девушка, чего вы от меня добиваетесь! Отпустить вашего родственника раньше, чем истечёт срок, не может никто!

– Да я и не жду! Просто скажите мне, как сообщить ему, когда папаша его помрёт!

– Телеграмму пошлите!

– Господи, да будьте же милосердны! Сколько их там в бараке? Имеет право человек поплакать, потеряв единственного родного человека.

– Мне что, вашего человека в шизо отправить?

– А медицинского изолятора у вас нет?

Начальник захохотал:

– Ну что за нация! У царя царицу выпросят! Ладно, на тебе вот… позвонишь на этот телефон, но только с 8 до 16, поняла? Сам ему скажу и в изолятор помещу, иди уж! А домашнего телефона не дам, а то ты мою семью взбаламутишь!

Аркадий Борисович умер утром, не дожив до возвращения сына всего пару недель. Так Ира впервые оказалась в Утятине.

Пасмурным днём автобус подъехал к кладбищу. У ворот их ждали Земфира Рувимовна, племянница покойного, с матерью Марией Давидовной, старуха Левина из их дома и ещё какой-то съёжившийся старичок, которого Ира больше никогда не встречала. Потом автобус с покойником и старухами поехал вверх по серпантину, а немногочисленная процессия двинулась вслед за ним. На обратном пути Мария Давидовна ухватила под руку Зинаиду Захаровну, а Земфира пошла рядом с Ирой. Ира иногда украдкой поглядывала на свою спутницу, пытаясь вспомнить, кого она ей напоминает. И только подходя к воротам, догадалась: одну из сестёр Шишмарёвых с картины Брюллова. Зинаида рассказывала Ире, что Земфира вконец замордована матерью и только в 31 год вдруг взбрыкнула и вышла замуж за местного алкаша Ваню Куркина. Теперь Ваня, которого дуры-бабы прописали, закатывает скандалы и срамит жену-учительницу, а она не знает, куда деваться. «Надо же, такая красавица – и никакого личного счастья», – сочувственно подумала Ира.

– А почему только бабушка с сыновьями и невесткой здесь похоронена? – спросила она Земфиру. – Аркадий Борисович говорил, что семья здесь с незапамятных времён.

– До революции за Маяком еврейское кладбище было, – ответила она. – Сейчас там только гранитные осколки из земли торчат. Маленькой я туда с бабушкой ходила. Хоть и не было могил, но она помнила, где они раньше были. Теперь уже никто ничего не помнит. Да и евреев в Утятине мало осталось. А дедушка – он в Гражданскую войну в Сибири погиб, там где-то и похоронен.