Уто

Я утвердительно киваю головой: конечно же, мертвый олень с перерезанным горлом и с повисшей под тяжестью рогов головой – неприятное зрелище, особенно после того, как ты видел их живыми, скачущими в лесу. И все же мне кажется, что Витторио переигрывает, что дело не только в олене, и голос его сел не только из-за него. Витторио вынимает одну руку из кармана и снова указывает на оленя обоим парням:

– Они подходят прямо к нашему дому, эти олени. Щиплют траву под снегом, если им удается найти ее.

Рука у него немного дрожит, и голос тоже дрожит, он произносит эти слова с сильным иностранным акцентом.

– А-а! – откликается более толстый парень и делает едва заметное движение головой.

Когда бар, невозмутимо и равнодушно живущий своей ночной жизнью, бросает на него свой пульсирующий розовый свет, он похож одновременно на глубоководную рыбу и свинью с ободранной шкурой.

– Иногда мы даем им хлеб, – говорит Витторио каким-то тоскливым тоном. – Если набраться терпения, они могут взять его прямо из наших рук.

Парни и девицы смотрят на нас, как телекамеры, молчаливые и бесстрастные, на их лицах не отражается ничего. Витторио подходит вплотную к худому парню.

– Гуру говорит, что мы можем перевоплощаться в оленей. Или были ими в прошлом. Так же и со всеми другими животными, понимаешь?

Парень поворачивается к своему другу и к девицам, растягивает губы в гримасе какой-то космической враждебности.

– Это что еще за хмырь? – говорит он.

И почти в это же самое мгновение, хотя мне и кажется, что мгновением раньше, он падает на землю, как тряпичная кукла, а Витторио кричит:

– А ты выстрели в меня, если смелости хватит!

И пока парень кубарем катится по асфальту с выражением полного изумления в глазах, Витторио еще успевает дать ему пинок ногой.

Пронзительные крики девиц, они набрасываются на Витторио сзади, пинают его и колотят сумочками, но Витторио не обращает на это никакого внимания, второй парень, тот, что поплотнее, бежит к грузовику и хватает ружье, но ружье не заряжено, он тянется еще за патронташем.

– Мерзкий итальянский недоносок! – кричит он. – Сейчас я тебя прикончу.

Но он так растерян, что не может справиться с патронташем, и опять кричит: «Я тебя прикончу!»; инстинктивно я втягиваю голову в плечи, но ему так и не удается зарядить ружье, Витторио уже рядом и без видимого усилия вырывает у него ружье и зашвыривает его подальше, а когда парень ударяет его кулаком в плечо, он оборачивается и бодает его прямо в нос, парень плюхается на задницу, как в мультипликационном фильме, и, сидя на земле, подносит руку к носу, и когда он отнимает ее, рука у него вся в крови, и лицо у него тоже все в крови, и кровь капает на асфальт, а тем временем вскакивает первый парень и с нечленораздельными криками бросается в атаку, вялую и нерешительную при всей ее ярости, его удары и пинки не попадают в цель, Витторио бьет его кулаком прямо в грудь, и тот падает снова и извивается на земле, как огромная гусеница, опять раздаются пронзительные крики девиц, в дверях бара появляются люди: кто застывает на месте, кто бросается вперед, мертвенно-бледный, мертвенно-бледный свет, столпотворение под неоновой пальмой, может быть, даже вой сирен, машины с зажженными фарами или что-то еще в размытом, отравленном пространстве.

Я потянул Витторио за руку.

– По-моему, нам лучше сматываться, – сказал я, мне бы, конечно, не удалось сдвинуть его ни на миллиметр, но он сам вдруг обернулся ко мне с перекошенным лицом и сказал:

– Да, уходим.

Потом мы ехали по темной, пустынной, покрытой снегом дороге к Мирбургу, и Витторио все еще неровно дышал и судорожно цеплялся за руль.

– Черт побери, черт побери! Так наплевать на покой и гармонию. Не понимаю, что со мной случилось.

– Они сами напросились, – сказал я, потому что чувствовал себя в какой-то степени виноватым. – Мерзкое зрелище с этим оленем.

Я то и дело оборачивался назад, чтобы убедиться, что нас никто не преследует, но позади нас была лишь темная американская ночь, чернильным пятном расползающаяся за нашими плечами.

– Все это так, но этого не должно было произойти. Я не должен был так терять голову. Мадонна, я вернулся на четыре года назад. Я мог бы убить их.

– Но ты никого не убил, – сказал я. Я очень боялся, что он потеряет контроль над машиной. – Ты не можешь ехать потише?

Он притормозил на повороте, но сразу же после него вновь прибавил скорость.

– Но мог бы, – сказал он. – Во мне проснулся чудовищный инстинкт смертоубийства. Завладел мною в одну секунду. Ты думаешь, что навсегда избавился от всего плохого, что было в тебе, но не тут-то было. Вся эта дрянь сидела и сидит в тебе.

– Было бы странно, если бы она исчезла, ведь все это тоже ты.

Он посмотрел на меня, но мне показалось, что он даже меня не услышал. Он притормозил на въезде в поселок, вытянувшийся двумя рядами домов вдоль дороги: несколько фонарей, несколько припаркованных машин. Остановился перед яркой вывеской винного магазина.

– Я сейчас вернусь, – сказал он.